— Вот же, мало тебе христианского вероисповедания... прогрессируешь в познании мира, ЛаВей, — о, на самом деле картина Дику не нравилась крайне, и он бы на такое согласился разве что будучи мёртвым. Или, знаете, окажись всё-таки в подобном говне, так обязательно бы позаботился о том, чтобы дуло оказалось настоящим дулом, а не тем, чем предполагала картина, да вывел бы из себя, чтобы получить round bullet в свою черепушку. У Уолкера-то были и лимиты, и куча вещей, что ему не импонировали, в отличие от Уолта. А ещё были границы, некие правила и очень шаткая, за последние годы успевшая потрескаться во всех местах, а всё-таки мораль. Что забавно. В контексте озвученного, происходившего и изначально запланированного, т.е. импровизация. Вероятно, стоило завязывать с подобным способом отвлекать себя - наркотики, в смысле, переставали работать properly, как следовало, как выходило раньше. Но. конечно, дело не в их пагубном влиянии на здоровье и разложение моральных постулатов. Вовсе нет. Главное повторять себе, что, помимо отсутствие того, за что винить, что всё - за что не обвинить - под контролем. Всё осознанно и в порядке. Оно и видно.

ЛаВей - ублюдок. И они по-прежнему друзья, лучшие друзья, больше и глубже чем лучшие. Как и ситуация, градус, что угодно в данной ситуации в принципе по факту была чем угодно, кроме дружбой, но таковой оставалась. Неизменно, до сих пор, всё ещё, по-прежнему. В том понимании, что имелось. И, видит Бог, лучше бы им тогда не попасть на тот чёртов ивент с анонимными поцелуями, чтобы всё пошло не так, чтобы каждый по своей дороге, но... вот. Вменяемый, но не трезвый Дик, который не смог терпеть нахождения с сестрой (ночь приходить, мафия ниже пояса просыпается, назойливые мысли в голове вступают в борьбу с преступностью); пришёл к сонному и трезвому, но при том неизменному ублюдку и припизденному извращенцу Уолту, чтобы поспать. Изначально. Он не ведь не планировал ничего рассказывать, и вот этого дрочева, и наручников - ничего из этого не планировал. Но так вышло, так получилось. Собирался констатировать про переезд найденной недавно сестры да завалиться спать, коли получится, но нет. Недо-вертолёты, дымка, тошнота, забава не забавная и космос со своими законами физики привели к тому, что сейчас и имели. И правда, каждый раз, когда подобная такая хуйня происходила, стоило жалеть об этом да учиться чему-то, но... Дик Уолкер же котик, чему ему учиться? У него лапки. С наручниках. А вокруг россыпь из презервативов. И другой котик, на которого, впрочем, сейчас более взрослым хомо сапиенс всё равно. Функционал, знаете ли, разный. Бухать, к слову, как и привязывать к батарее, как и орудовать иголкой, языком (вне вылизывания шерсти да яек), традиционные коты не умели, потому преимущество всё-таки за Уолкером. Как не крути, а за ним. При любых сомнениях просто посмотрите и, подобно мантре, повторяйте в который раз: не в чем винить. Даже если на деле имелось, и даже не за один грех.

— Oh, com'on, — то ли разочарованно цокнул, то ли задорно посмеялся, то ли ещё чего, дёрнув рукой и скосив взгляд во тьме в сторону новой пару наручников. Вот зачем, в самом деле? Нет, оно неизменно забавно, отвлекало, отнимало много мыслей и внимания, но ведь правда, чем ЛаВею мешала его вторая рука? Никто не раздумывал продолжения вне озвученной программы, а ключи... кажется, они тоже оказались не близко (здесь мы в скором времени скажем Фюреру, он же, ублюдок-клон, не простит, что другого кота немного больших габаритов предпочли ему). Вообще, с каких это пор Уолт до атрибутики-то с лучшим другом сошёл? В самом деле, словно парочке скучно. А им скучно, если с конца смотреть: оба хотели спать, не высыпаясь по немного разным причинам, с частью которых стоило разобраться, а потом и на боковую. Но зачем-таки наручники - это всё равно непонятно... А потому мужчина лишь ещё раз хмыкнул, если вовсе не глухо посмеялся, потому что пиздец какой-то. Хотеть пизду - это нормально, оказаться в пизде - это нормально и естественно для хуя, но вот здесь и сейчас ни пизды, нив пизде. — Больной ублюдок, серьёзно, оп-ля, — и это то ли очень задорно, то ли исключительно заигрывающе, грань-то в подобной ситуации и в его состоянии, знаете, нечёткая. размытая, трактовке подлежала дурно. Важно другое: в руке Дику буквально хер. А когда в твоей руке хер, о, считай, наручники неважны, потому что... хер. Можно в кайф, что до потери сознания, а можно всё в ту же бессозналку, да только уже от боли. И давайте хотя бы поцелуй, раз (не) чужих пальцев на своей голове и шее более ощущалось, а своими волос не потрогать, увы, так бывало при прикованных руках (и руках,занятых хуем).

Рука, за годы нормальной активной жизни, полной разных ситуаций, научилась дрочить себе по-всякому, а потому какая разница, делать это со своим членом или чьим-то ещё, если оно всё одинакового. Полезное знание-умение навык, потому что один наручники - нате блядь, а второй хуй ближе к головке сильнее зажал пальцами - нате, блядь. Чтобы почти как колечком, если вы немного в курсе, но немного не на том месте и чуть ощутимее, дабы после сдавливающе повести туда-сюда, вот до той самой пульсации, что хоть вой, хоть кайфуй; и условии того, что Уолт ЛаВей больной ублюдок, а рука не абы чья, а Дика Уолкера (вы просто псомотрите на его руки, прежде чем глаза закатывать), то понятно, что над ним взяло вверх. Потому что потом оп, и резко ославил хват, контрастный душ, да только без воды. Ну а далее вы понимаете по какой схеме работало, не так ли? Плюс вот таких ситуаций: они лишены долгих прелюдий, в них не имелось смысла, потому раз-два, коли завёлся, то и исхода ждите скорого; они не ведь не геи, помните? Тут дело в помощи другу да отвлечении от греховных мыслей (которые совсем греховные на фоне). Ну и просто полу-рьяному угаре, на который трезвый Уолт почему-то охотно повёлся и затащил даже дальше изначально предложного. Штош.

Дику Уолкеру всё это ощущалось в интересных зигзагах, обострённых озузениях и вовсе не зрительной дымке с нестабильной пленкой, размывавшей и скрасивавшей угол обозрения, особенно его края. Особенно в темноте. Прикольно (но повторять не стоит; вообще никогда за этими вумя ничего не повторяйте).

Как они там на финалочку дружеского подарка договаривались? А, о, точно. Отвернитесь, в самом деле. Тут эстетика примитивного, мерзкого и бессмысленного.

— Значит, мы в расчёте, — мурчаще-хрипловато прошептал не хуже любого из присутствовавших в их неизменно холостяцком жилище котов. Для того не надо было ни быть Водкой, ни кото-Гитлером. Первый отвлекал Еву, второй... занял ключами. Сука.

- Зачем я проснулся, нахуй я родился, - это беззлобная философия с утра. Потому что некое похмелье, потому что химия отпустила, потому что рука успела затечь ну очень сильно, а невозможность пошевелиться толком, чтобы перевернуться, давала о себе знать. Но хуй с этим: выпил бы воды, умылся бы холодной водой да всё формально. Но, возвращаясь к теме наручников. Тут такое дело. В общем, чисто технически Дик этого сделать не мог - ебаный Уолт. С его ебаными наручниками. И его ебаной кроватью. Ебаный стояк Уолкера на Уолкер, что привёл его сюда, а не как у людей. Любил бы шлюх, так вышло бы проще, да, без вопросов. Но, увы, не любил. Вообще при всём говне, происходившем в жизни и морали, какой-то на удивление почти порядочный человек. Да, даже после того, как в полу-адекватном состоянии подрочил другу, разрешил кончить себе на лице и оказался прикован наручниками сразу обеими руками, да еще так, что хер поймешь, лучше бы просто к кровати.

Безысходность, нет, бессилие - оно выглядело и ощущалось вот так. И нет, оно мужчине совсем не нравилось. Вообще нисколько. Просто... бессилие по сути своей потому и являлось бессилием, что с ним ничего не поделать. Т.е. совершенно. Т.е. только быть буддистом, т.е. смириться и ждать. В конце-то концов, как бы Уолту не понравилась картина поутру (о, кому не понравится, того на расстрел без всяких расспросов и оправданий), а рано или поздно тому элементарно захочется испражняться. Не на кровать же, понимаете? Мочой и говном на деле питаться не получиться, мыться тоже, смазки надолго не хватит, да и хоть она съедобна, сие не значило, что предназначалась для пищи... В общем, да, ночь и все предыдущие дни сказались на Дике, как и всегда, своеобразно: он глобально рассуждал о перспективах, будучи внешне зачем-то пробуждённым трупом (потому что красавчик, вестимо); лежал мёртвым, смотрел в потолок, думал, сможет ли двигать рукой в ближайшие... ну, допустим, несколько часов. Спросил у Уолта про ключей: "Не-а, нету". Ответ дерьмовыЙ, но предсказуемый,в целом совпадавший с большей частью тех осколков, что Уолкер помнил о ночи.

Но, опять-таки, что Дику в философию (давайте обойдёмся без шуток об утреннем стояке, потому что там от потребления жидкости и ещё энных факторов зависит, вы же в курсе, да), когда рядом (буквально) непреодолимо и без вариантов имелся Уолт. Уолт был ублюдком и чуть более социальным, потому что хуле нет, когда сам решил, что стоило приковать себя к Хую, а Хуй к кровати, а ключи закинуть в тёмный лес? Правильно: ЛаВей рационально и без всякого стеснения решил, что лучший выход - это позвать Еву.

Умолчим обо всём, что испытал Уолкер. Обо всех ста восьмидесяти четырёх оттенках боли, стыда, смеха и желания провалиться сквозь землю. Из плюсов: если сестра будет думать, что он гей, латентный гей или просто, даже не будучи геям, состоял в очевидных отношениях с ЛаВеем, то сколь бы от своих желаний Дик не мучился, девушка-то точно к нему никогда и ничем не воспылает. да, неплохой поворот. Впрочем, из негативных сторон такого поворота: когда тебя считают геем и кидают во френдозу, то становятся излишне откровенными, без стеснения словно с подружкой, словно ничего не встанет и далее по списку. Но ведь Дик не гей. У него лишь, действительно, исключительные отношения с Уолтом - но это вовсе не об ориентации и, откровенно говоря, не о регулярном занятии сексом. Просто Уолкер скромные, ему неловко, у него отходняк от всего того, что он прежние дня три в себя забрасывал, неизменно перенеся в утро четвертого. Элементарно. Понятно (к примеру, почему тогда они решили, что девице надо съехать - понятное объяснение для женского разума, против такого не попрёшь, греховно). Пиздец.

А ЛаВей, естественно, ублюдок. С этими своими и шутками и комментария. Нет, сегодня ночью, если спровадить сестру не получится, Дик правда лучше будет спать на скамейке в ближайшем парке или одиноко снимет номер в гостинице. Так и сделает. Не сомневайтесь. На руке же в самом деле след останется.

Ебалом в подушку, а вы неизменно тушите свет. Потушили? Хорошо, потому что настал день. С трезвыми последствиями трезвых решений, выдавшихся в не совсем трезвых... деталях. Не в чем винить - трижды повторить на утро - и продолжить двигаться по намеченному курсу. Это не самая большая странность, что обещала случиться в ближайшее время. Дик, как видите, не спорил, и молча принимал все градусы, что способен был вынести его организм; и даже делал некоторый вклад лицом, чай руки не отвалятся, а лицо, коли, как говорили, красивое, то пускай к чёрту хоть кого-то радует. В смысле, ЛаВея, коли так просто сделал ему приятно, для космоса не трудно, не жалко и всё такое. Поди вдохновит на что-то да не сподвигнет найти себе шлюху-номер-два-repeat, в смысле, ну вы помните тот пошатнувшийся космос. прикованные к батарее запястья и выламывавшее само себя тело... Жуть. Всё в порядке. Дик ближе к обеду снова вмажется, а там и за осуществление намеченного: поиск подходящего жилья для второй Уолкер. Ебалом в подушку как упали, так и поднимитесь. Чай, природа, поехали.

За несколько дней они правда нашли подходящий вариант: чтобы и не далеко, и не близко, и большое, и не маленькое, и с соседями адекватными, но умеренными, дабы без стуков в потолок в десять вечера, то уже понятно, что Ева социальная и шумная (пират с тюленем оценили, спасибо, слава уединению и уходу в себя). И могла не туда влезть, к слову, тоже, потому важно было давать ей свободу, предоставлять поле для деятельности, но при том держать под контролем. Таким, чтобы не втянул в компанию похуже той, что уже являлась её родственником и его лучшим другом. С неё и их хватит, лучше бы так.

Немного времени на то, чтобы узнать о родственнице больше. Дик справедливо полагал, что это не только интересно, но могло перенаправить его... впечатления, ощущения и испытываемые в отношении сестры чувства в более правильное русло. Так-то, на деле, винить Уолкера не в чем: он никогда не видел эту девушку прежде, ничего к ней не испытывал, а уж дальше - простая реакция мужчины на красивую и приятную девицу с которой тебя ничего не связывало. Кровь в данном случае не определяла, что логично и, блядски, справедливо. Но Дик пытался, правда, как мог: разговаривал с Евой, спрашивал, искал пути для воплощения её интересов, разглядывал личность, щупал социальность, захаживал в гости, в ним приглашал Фюрера проведать да Водку потрогать, город тоже показывал. И кое-что у него даже получалось. Узнавать Еву получше, к примеру. За сим... всё. Если говорить об успехах. Потому что как личность узнавать-то узнавал, да вот как это мешало желанию иного рода, и кто сказал, что таковое не крепло? То-то и загвоздка, прав был ЛаВей. Да Уолкер и сам знал, что так, чего уж. Но пытался как мог: уж лучше тихо самому страдать и иметь повод упарываться, чем ломать жизнь-психику-планы кому-то ещё, по сути, совершенно непричастному.

Иной способ отвлечься - это занимать себя до потери пульса, второй по эффективности и первый по пользе после алко-химичных трипов, в коих мужчина ещё издавна привык спасаться. Спасибо, работы стало больше, на носу контракт с Диснеем, куда идей для блога, а ещё новые-старые знакомые приглашали то на один ивент, то на другой, то на проект какой, то в рекламу, то лицом стать там и сям... В общем, сколько часов в сутках имелось, столько Дик Уолкер и занимал. Сколько возможно,в смысле, с перерывом на 2час для охуеть со своей жизни", несколько часов сна и, когда совсем плохо с последним, час-другой на вмазаться, дабы не спать вовсе.

Вот только тут как: сестра в своём блоге успела засветить новую компанию, и лицом своим светила давно, и в блоге не геев тоже мелькала, а ещё не стеснялась указывать на свою локацию - Город Ангелов в смысле - да обращаться к людям, агенства ми далее (не без помощи Дика, частично). Что, естественно, давало свои результаты: один достаточно известный в своих кругах (почти элитный андерграунд, социальный сюрреализм и вот это всё) фотограф пригласил Уолкеров принять участие в своём проекте, что тот придумал буквально "по снисхождению, когда увидел вас вдвоём, что стало спонтанностью и знаком. Жду вас". Ну, не сказать, что при всей частоте своих съёмок и бытия перед камерой Дик ощущал себя комфортно, до сих пор частично шугаясь этого дела. В общем, отказаться у него мысли были, тем более что грузил себя и без того как и чем только возможно. Но, скажем, Ева умела уговаривать. В том числе и рационально: каким плюсом ей в портфолио станет, какой сразу толчок в карьер, дальше того, что имелось! В общем, родственное-не-родственное, а отказать не смогло. Потому уже спустя несколько недель такой жизни Уолкеры оказались в нашпигованной локациями, аппаратурой и понтами студии Ся Миндайо (да, азиаты - это те ещё ублюдочные извращенцы, но какая у них, чёрт подери, фантазия. какое трудолюбие, и даже без химии во многих случаях, правда талантов много; на практике Дика, разумеется).

- Честно говоря, я вообще без понятия, что он задумал и чего ему от нас потребуется в итоге, - признался мужчина, пока они поднимались на необходимый этаж. - Ся - это тот ещё талант, но и ублюдок в равной степени. То, о чём ты договариваешься, всегда отличается от того, что приходит ему в голову, потому что процесс и творческий перфоманс... Великие умы не понять, да? - он улыбнулся, подмигнув сестре. - Будь в курсе и заранее прости его за... всё, что он может потребовать. Может даже не скажет стоять на арбузе, - повел плечами, а взгляд соскользнул куда-то вниз. - Оно того стоит, поверь, - это он себя или её убеждал? Чёртова рассеянность, фокус. Нужно вмазаться, чтобы не потеряться прямо на фотосессии. Когда проблемы со сном и вот этим всем, иначе никак. Заодно и настрой будет, и на одной волне с хроническим азиатом да хронически общительной девицей. - Как закончишь с приготовлениями, можешь ко мне стучать, вместе пойдём, - кивок на одну из дверей, что вела  в одну из гримрной. Никакого сексизма, всё раздельно.  Дик без понятия, что там намудрит визажист, что напялит костюмер, но.. то уже не его работа, не так ли? Каждому своё ело, и Уолкер со своим - бытием о ли манекеном, то ли куклой, то ли мыслью - непременно справится.  Просто перед этим с Евой бы перекинуться парой слов, морально подготовиться. И вмазался, да. С ней всё равно возиться дольше будут, потому как раз успеет дойти до мозга и вызвать правильный, вернее,желаемый эффект.

Работа - это работа, и во время рабочего процесса Дик в первую очередь... работал. Да, не отключал себя, но переключал и распределял внимание, как и расставлял приоритеты. Во время работы он, с одной стороны, оставался собой, а с другой подстраивался под всех и каждого, чтобы в процессе не возникало конфликтов да атмосфера была приятной. И сейчас, вот во время этой полуторачасовой съемки, рядом с невероятной сестрой и талантливым фотографом; который был в теме, но не совсем, и теперь, получив два драгоценных камня, явно не был уверен, что делал получить от них то, что задумывал первоначально. Творцов за подобное не винят, он здесь босс, не так ли? То-то же, никаких вопрос. Кроме одного уточнения, Анн темы брата и сестры: Уолкер хоть и не был в индустрии десятки лет, а мог справедливо называться если не профессионалом, то уж точно осведомленным, смекающим и... с характером. Взвешенным и рациональным, сколь бы спонтанным, податливым тли бунтарским со стороны Уолкер не выглядел.

Это было трудно заметить, но от части он притормаживал Ся, в смысле его аппетиты: фантазия богатая, материал (исполнители) попался добротный. Однако Ева - она ещё не лицо; в смысле без имени, без репутации, без условий, без сложившегося о ней у индустрии и публики мнения. Сие значило, что ей стоило взвешивать свои решения и понимать их последствия. Непросто для восемнадцати лет, не так ли? С ее характером, с её привычками, с её видением жизни. Для того, в конце-то концов, и существовал старший брат, способный направить. И молодость - она тоже для того существовала. Потому Ся перенаправлявшая вместе присвоили идеями, мягко и не меняя основного курса — просто Дик умел так делать, тонко чувствуя, что и когда уместно. А Ева - нет, пока (или в принципе, тут только время покажет). И дело даже не в том, что Дик испытывал в её адермине то, что положена брату; с этим справится, таки почти профессионал. Снова: Ева - нет.

Удивить - это понятие глубокое и разнообразное. Сеять с поверхности, получив поцелуй тли иную другую форму фансервиса с, так или иначе, эротическим подтекстом для публики - это самый простой выход, что всегда работает. Однако он тупиков, приставлен и подобен болоту; оно затягивало, навешивало клише, не отпускало назад, не позволяя развиваться. В неё просто упасть, но почти невозможно выбраться. То от это, что нудно Еве? Такого ли она делала бы? Дик не знал, как пока ещё не могла сказать и сама Ева. Потому он ей пояснит. Не терять рационализма, оставаться в работает и... ладно, самую малость, словить свой кайф моментах. Самую малость. Чуть-чуть. Дик Уолкер не гей, как к радости мужчины успела убедить себя Ева. Так, напоминание. Чтобы вы улавливали чуть больше сторон этого противоречивого момента.

Целовалась Уолкер... по-французски. С американцем. Прекрасно. А Уолкер этому делу научился хорошо, не зря Хуй (шутка про «не зря ЛаВей с ним водился»). Отталкивать девушку, да ещё перед камерой - двойная глупость. Пояснит ей ошибку после, один на один. Сейчас же стоило это вырулить, выкрутить и вернуть в правильное русло, тем более что отведённое время почти закончилось, а значит скоро они освободятся.

Ответил в а поцелуй мягко, очевидно не намереваясь его продлевать тли переигрывать. Вместо того перехватил одной рукой за талию, вторую невесомо устроил в волосах, придерживая. Раз, два, три, лучше бы кадрам не получится, потому что дальше мужчина отстранился от губ, свернув поцелуй.

— Тебе не стоит так делать, — шепотом, мягко, почти ласково, глянув на губы, а после в глаза Евы, по-прежнему близко-близко. Какая же красивая, черт подери, ещё и накрашенная. И волосы как то, что можно возвести до фетиша. И улыбнулся как кот после валерьянки; амфетамин активировал мозг, под ним трудно себя тормозить, но очень просто поверить, что ты способен. Потому следующим движением Дик прокрутил Еву, обернул её к себе спиной, прислонившись своей к её. Рука с талии крепко сцеплена с её теперь, а немного растрепанные волосы так и спадали на плечи и спину, путаясь. Голова повернута в полуоборота, ловите кадры. После чего нажил на девичьи плечи, пускай не сопротивляется, не боится привалиться на колени. Фотограф скажет, как повернуться, а Дик будет неизменно рядом, подхватит и выкрасит во что необходимо.

Ещё немного и оно закончили. Уолкера так и не отпустило, он полон энергии и обостренного восприятия, как и тревоги. Это прекрасно и ужасно одновременно. Стоило ли говорить, что за ощущения сохранились на его губах, буквально физически ощущаясь? О, очевидно и понятно; есть за что винить, но не стоило этого делать. Когда они закончили, пару минут пообщавшись с фотографом, а после оставив его оценивать результаты (словит их позже), Дик подхватил сестру за руку, чтобы провести её назад в гримерную.

— Скажи, Ева, чего ты хочешь добиться? — прикрыл дверь, прошёл к одной из стен у трюмо-стола и облокотился о неё, скрестив руки. Большой палец крутил кольцо на на пальце указательном, а сам мужчина никак не мешал Еве приводить себя в порядок, если вдруг оно ей надо. Ему де казалось, что и тёщ того нереально красивая; хоть всегда так пускай ходит, мир кругом стал бы лучше. И да, его по-прежнему не отпустило. Только Дик что в себе, что обдолбанный - это все равно Дик, по нему, не заглядывая в глаза, с ходу и не скажешь. Таков характер сам по себе — В смысле, в этой индустрии, раз взялась покорять её, — немного склонил голову, вернее, закинул назад, упершись затылком о стену. — Потому что... well, ты приняла не очень разумное решение сегодня. Скажем, со старта оно может тебя обесценить и сгноить. Мне потому интересно, я точно не знаю ведь. [icon]http://s5.uploads.ru/5CJef.png[/icon]

Красотой можно любоваться, огнём можно любоваться, хаотичной энергией в её свободном испускании по разряженному воздуху можно любоваться также. Дик это, откровенно говоря, и делал. Потому что не каждый день у него с Евой подобный опыт, знает ли, не каждый день в принципе вот так выбирался. Тем более никогда подобного - комплексно, всего и сразу - не было под амфетамином. Даже как-то стыдно и некрасиво, да? Увы, при плохом сне, нервах и недостаточном количестве энергии иных способов ещё не изобрели, а терять время на снотворное и надеяться на успокоительное не стоило, оно лишь усугубляло. В конце-то концов, так Дик был максимально продуктивен, мозг работал максимально эффективно, а сам он ощущал... тоже, почти максимально плодотворно. Не это ли надо, чтобы не быть тихим омутом на фоне активной, общительной,  такой живой Евы, спрашивается. Тем более когда та вела себя... неожиданно странно.

Дику усердно казалось или девушка в самом деле что-то пыталась ему донести? В смысле, вызвать. В смысле, узнать. В смысле, увести. Точной формулировки Уолкер выразить не мог, но знаете, имел достаточно опыта общения в женщинами разных мастей, чтобы почувствовать, что его явно прощупывают. Или склоняют, или проникают своими руками куда не следует, дабы расшевелить. Это ощущение очень тонкое, и различить, паранойя ли это, здравый смысл или желаемое под действие соответствующей химии - вовсе не просто, а ситуация не располагала к тому, чтобы надолго уходить в себя, выпадать и далее по списку. А желание - выяснять - непонятно, имелось ли. У него самого.

Так или иначе, кто-то из Уолкеров, а всегда говорил, однако время от времени всё равно повисала тишина. Просто для того, чтобы разглядывать, кажется. Или Дику снова мерещилось? Не важно, но в его случае - это уж точно. Было на что, вы в курсе. Чем - тоже было. Всё на месте, невозможно на наблюдать. Многое в одном сосуде, ещё и красивом. Жаль, знаете, что они раньше не познакомились. Если бы Дик знал сестру хотя бы лет пять, то они стали бы лучшим из родственных примеров, и всё бы сложилось как надо, и много чего ещё-как, но... Отвлекла мысль, как-то резанула, разлилась по внутренностям щекотливым смехом да и вышла с очередным выдохом.

— Дело не совсем в удовольствии. Не только в нём, — в неизменной манере с неизменного места. Мужчина говорил о серьёзных вещах, но не делал тяжелого лица. Говорил спокойно, прицельно, не давяще. Зачем давить? Голосом можно доносить информацию понятно и приятно, особенно коли язык не тормозит и не заплетался, как случалось с Диком буквально на постоянной основе в любое время суток, в любой компании и в любом
состоянии. — Я о другом, — да, это важно. Ненадолго замолчал, чтобы потянуться в карман за сигаретой. Достал, устроил между губ, да только потом вспомнил, что курить нельзя: вот буквально на двери сзади висело напоминание, и индикатор дыма под потолком краем зрения заметил. Запустил пальцы в волосы, потрепал немного да и вернул сигарету на место, что же теперь поделать. Не всегда правилами стоило пренебрегать, оно редко того стоило, если честно. — Есть то, что приносит тебе удовольствие, и оно же у тебя получается - это уже полпути. Только если так, то не стоит выбирать простейшую из дорог: тебя за это обесценят, будут пользоваться задаром, а удовольствия не останется совсем. Это не выход в открытый океан, и даже не в море... какая-то озерная лужа, замкнутый круг. Ты можешь больше, — оттолкнулся от стены, кинул короткий взгляд на Еву, а после отвёл его куда-то, принявшись неторопливо расхаживать туда-сюда по гримёрной. — Если ты заметила, то фотографии с откровенными поцелуями, как и поцелуями как таковыми, почти никогда не помещают на обложки и развороты чего бы то ни было, кроме желтых газетёнок или историй каких-то пар, — в голове всё так складно и понятно, а донести свои мысли на практике куда сложнее. Слишком много слов, чтобы как-то их ужать и компактно выразить, чтобы ещё и слушали. И всё равно не о том будет, Дик так себе мастер слов. Прямо как его юмор, который был вроде, но и не совсем. — Без понятия, насколько тебе интересно то, о чём я говорю, и насколько ты вообще понимаешь... — а сигарету всё равно снова достал и закрутил в пальцах, иногда та цеплялась-прокручивалась между двух колец. Безумно не хотелось быть статичным, тянуло двигаться, делать хоть что-то. Уолкер полон энергии, и хоть в голове мешалось всезнание, радость и панические наваждения, он ощущал себя очень продуктивным и внятным. — Мне бы правда хотелось видеть тебя счастливой, видеть, что и другие видят в тебе большее, чем... может показаться, — остановился, глянув в отражение сестры в зеркале, но ни на чём конкретно не фокусировался, волей-неволей, а предварительно скользнув по её фигуре. Какая. Дика можно было винить в чём угодно, да вот только никто не винил его так сильно, как он сам себя винил. Однако, просто посмотрите. Счастливы те, кто не могут, в такие моменты. — В конце-то концов, мало кто скажет тебе об этом. Проще вычеркнуть или использовать. А думать о последствиях своих действий дано не всем, никому почти. Просто не забывай, ладно? — конечно, вот так она сразу всё поймёт и запомнит. Тут пока не упадёшь и не набьешь шишки, так и не поймёшь, конечно. Ещё и в таком возрасте, и при таком характере, и при таких задатках-данных. И тем не менее, количество этих самых шишек, как и высоту падений, можно минимизировать. Если ближний уже спотыкался, то почему бы не смотреть под ноги там, где он указывает? В коне-то концов, Дик имел право беспокоиться, как и делиться своим опытом. Не физика-ядерщика, но что имелось, за то и спасибо.

Нет, сигарета так и развалится скоро, потому спрятал её обратно, уже в противоположный карман, а руки собрал за спиной. Вот только всё, что он сказал - это то, что имел в виду Дик. Его не покидало ощущение, почти точное знание, что Ева подразумевала, как и говорила, о чём-то... другом. Вот том самом, женском, когда стоило просто делать вид что ты не слышал и ни в коем случае не отвечать. Однако, увы, Дик в вопросах общения с женщинами идиот, глупец и ребёнок малый: из раза в раз будет шагать туда, куда не следовало. Просто потому что. Мужчине может даже и хотелось шагнуть, потому что всякая двоякость, знаете, она обязательно приятная какой-то из сторон этой самой двоякости. А потом снова на Еву посмотрите, и ещё раз, и можно даже не отрываться, только если вы стеснительный и не хотите беспокоить навязчивостью. Дик выбрал немного другое. У него тоже были свои методы, и тоже полу-подсознательные. Уже не женские.

— Не всем желаниям полагается исполняться, Ева, — в несколько шагов подойдя и приблизившись, Уолкер со спины наклонился к её уху, шепнув. Ну, как он всегда делал. И вроде как спокойно, без акцентов, но при том то ли со всемирным знанием, то ли со скорбью самого Иисуса - ну, точно, очевидно, что сам отказывался от чего-то, чего в крайней степени желал. О, знала бы Ева, с каким удовольствием он бы наплевал на вот это всё. И там, перед камерой, и до того, и сейчас. Только в мужчине жило беспокойство о жизни других, о жизни Евы, и том, что бывает, если зайти в тупик, но замуровать единственный путь назад. Притупленно в силу взбудораженности и энергичности, а всё-таки не упускал этого из своего разума совсем, оно на границе то и дело мелькало. — Чтобы течением не смыло, не перевернуло лодку, а путь не оказался слишком коротким и невыразительным, — коснулся волос, взглядом то ли с лица, то ли с губ проследовав к её длинным прядям. Пальцы запущены в таковые, провёл сверху вниз, в то время как одна из них намотана на свободный от колец палец. В этом то ли какая-то боль, то ли не озвученное желание, то ли почти умиротворение. Непонятно, но уж точно - не формально и не пусто. Дик снова словил себя на мысли о том, что он бы... в какой же он пизде, Господи. В какой, блядь, пизде. Не помнить про закрытую дверь и не смотреть на фигуру, вот что важно. Стоически важно.[icon]http://s5.uploads.ru/5CJef.png[/icon]

Надо держать себя в руках, Дик. Держись, Дик. Это всё паранойя, Дик. Давай сделаем вид, что ты просто обдолбан, Дик. И энергичность, и нежелание статики, и желание действий, и возбуждённость, и тревожность, и обострённость всего на свете - это конечно же химия, дело только в ней; не в присутствии такой Евы перед ним сейчас вот так, здесь и сейчас. Не близость и не слишком тонкие, между паранойей, воображением и фактом, намёки со стороны Евы; девушки ведь созданы для любви, а когда юные и полные таковой, то могут и не замечать того, как себя ведут, не так ли? Особенно при общении с вроде как родственниками, у которых вроде как по определению не могло возникать мыслей сторонних. Даже когда те и доносили мысли об откровениях, вернее, пытались. Ах, com'on, кого обманывать? Дику нравилось находиться рядом с Евой просто потому, что она Ева, а наркотики лишь делали это "нравится" более очевидным. И невыносимым, ведь мозг никуда не девался, Дик неизменно в себе.

И нет, не прикасаться совсем Уолкер не мог, его невыносимо тянуло делать хоть что-то. Вероятно, если не выдохнется к вечеру, стоит нагрянуть в клуб. Или порадовать кого-то своим визитом (Лучше девицу какую). Или вытащить Уолта куда угодно, тот быстро догонится и вникнет, ему повод не нужен. Но это - потом. Сестра рядом в гримёрной - сейчас. Очень красивая и совершенно ничего не догонявшая; счастливая, короче, правда можно было позавидовать. Мужчина бы тоже хотел быть не в теме, не догонять да радоваться жизни.

Это невыносимо, да, Дик? Да, чёрт подери, это невыносимо! Стало вдруг особенно, а как да когда именно - Уолкер даже не заметил.

- Если бы всё было так просто, - пальцы неизменно перебирают волосы, иногда задевая выгнутую спину. Да, Ева ничего не поняла. Нет, речь не о состоянии Дика, не о том, что его угнетало прямо сейчас, а о смысле, что он вкладывал в свои слова. Его правда было много, и оно даже не о ебле; в смысле, о ней, но вне личностного контекста. За такими знаниями и информацией, вообще-то, люди вбивают в гугле "Что надо знать о карьере модели" или платят деньги за то, чтобы посетить тренинг. Не один, можно пять, можно двадцать, а можно и дома посидеть, жить вообще страшно. Уолкер же всё досталось бесплатно, оно просто (пока, ещё, в принципе?) не умела читать между строк, и прямые строки тоже, потому что незнакома с этим всем и... окей, вообще-то, у неё в чёртовых волосах чёртовы пальцы Дика, мать его, Уолкера. Он вообще близко, и такой весь разукрашенный, прихорошенный. И с голосом этим ебучим, и в таком положении. Суть в том, что да, есть причины не понимать слов и не на том фокусироваться, как и вовсе в хуям растерять фокусировку в принципе. Кого-то в чём-то и можно винить, но давайте не тыкать пальцем в собравшихся и не упомянуть тех, кого среди присутствовавших не было. В конце-то концов, чего требовать от сил Зла, повелителей Ада и тотальной распущенности? Дику тяжело тоже, а кому тяжелее - это открытый вопрос, единственно впадавший с хоть какой-то фокус при абсолютно расфокусированной работе серого вещества в буквально на глазах разгладившихся извилинах (на самом деле она всего одна, но в знание анатомии лезть не нужно, правда). - Береженого не всегда бог бережет, сколько безопасности мантр не читай, - о, насколько о разных, но всеобъемлющих вещах сейчас повествовали оба Уолкер. Если знать весь вкладываемый Диком смысл, то его правда не в чем было бы винить - в контексте слов уж точно - и лишь благодарить за заботу. Но слова, знаете, это только слова - лишь часть до дела, от самих действий они могут отличаться, или расходиться, или выполнять разные задачи.

До этого пальцы играли с волосами и успели намотать прядь, длинную и приятную, рассыпчатую даже несмотря на то, насколько просто путались подобные волосы. Красивые. Они же - пальцы - в итоге поднялись к затылку, там и задержавшись. В отражение Дик не смотрел, скосив взгляд: разглядывал волосы, уши, шею, спину, профиль, губы... Знаете что? Это правда пизда. Невыносимая. И на самом деле у Уолкера достаточно силы воли, чтобы ничего не делать и мирно уйти. Он ведь вполне наглядно и определённо дал сестре понять, что то ли гей, то ли бисексуал, уж точно - с ориентацией на Уолта (что, вообще-то, во многом так прямо и называлось, будучи правдой). Другой вопрос: хотел ли обращаться к своей силе воле? Змий, тот самый, что от женщин пошёл, настойчиво твердил, что жить может и не одна, но ценность момента "здесь и сейчас"с - вот про неё забывать не следовало, и... да когда ещё у него будет такая съемка, первая съемка, с Евой, и с таким странным поворотом, и под амфетамином, подгонявшим и желавшим выразиться в действии и эмоциях хоть как-то? Мозг и разум работали прекрасно, только делали это с приятным налётом кайфа в помеси с беспокойством. На кого угодно, включая себя, но только без подозрений в адрес Евы. Вообще никак. А поскольку все мы прекрасно помним, что речи змия так или иначе своё дело сделали, выгнав людей из Рая, то... и хуй с этим, воздержание от этой традиции не вернёт их обратно под крыло Бога. Потому, чуть ощутимее намотав уже большее количество волос на руку и перестав перебирать их пальцами, Дик немого оттянул женскую голову, поднимая её к себе, сам лишь ещё сильнее сократил расстояние, в итоге поцеловав. Смотрите: камер нигде нет, никого кругом нет, работы нет. Было только зеркало, отныне ставшее святым, потому что узрело и отразило то ли аморальность, то ли то, ради чего вообще нахуй стоило жить.

А это уже, простите, химия. На любую спихивайте, в Дике Уолкере она вся почти нынче таблицей Менделеева, искусственная и естественная.[icon]http://s5.uploads.ru/5CJef.png[/icon]

Не беритесь гадать, чего именно ждал Дик, ждал ли чего-то в принципе и каковы были его планы. Ибо не было ни планов, ни намерений. Было то, что было. Импровизация чистой воды, дебильный змий, что, снова, через женщину убедил - откуси, облизни, да прикоснись хотя бы, сука, сколько можно! Уолкер так и сделал, сколько там недель прошло? Пизды у него не было, потому ею он не думал; у него только головка смышлёная, молчаливая, и ничего от этого утверждения ни взять, не убавить да не прибавить. В том и трагедия. Дик знал, чего хотел, но прекрасно осознавал, что это не просто не положено, но запрещено, табу, непозволительно - не только по причине реакции общества, но и в силу собственной морали. Только желание от этого диссонанса, как вы видите, не улетучивалось, а видеть-воспринимать Еву как сестру больше не получалось, никакой магии родственной крови, одни лишь только проблемы.

- Я не знаю, - не отвечал мужчина, казалось, целую вечность. И всю эту вечность не смотрел на отражение. Оно ему не нужно, ведь Ева, чёрт подери, перед ним. Это не галлюцинация, не обман зрения, не сон. Вот она, её тёплое дыхание, её очерченные губы, её мягкие волосы. Ещё и руку чувствовал, как это принято говорить, на максималках. Её невероятные голубые глаза (как у отца), подчёркнутые макияжем. Смотрят куда-то то ли в сторону, то ли в зеркало, то ли на него теперь, и в них так много неприкрытого непонимания. Вопросов, незнания, тупика. Выкрутиться хотелось, да? Дику тоже. Ева не представляла, насколько: выкрутиться ему хотелось даже больше, чем её, потому что отсутствие одного простого интереса к одному не простому человеку, и никаких проблем. Всего-то. Но одно простое есть, а оттого буквально всё усложняется, становится нелёгким, трудным, а выхода не предлагает. Не подразумевает. Только один, традиционный и древний как мир: шоры на глаза, пластырь на всё, что болело и лезло, ничего не видеть и не слышать, да делать вид, что не было, что не понято, а знание... оно просто будет стучать под подкоркой, что с него взять; сведёт с ума да и ладно. Сколько там сумасшедших с этом сраном мире, страдающих от собственного сумасшествия, в самом деле.

Рук убирать не хотелось, да и словно не мог этого сделать вовсе. Ева тёплая, мягкая, настоящая; у неё под кожей вены, кровь, пульс бился, и это всё ощущалось вот так просто. Даже когда мурашки пробежали. Грустно, если Уолкер напугал её, если заставил подумать о чём-то плохом или вроде того, но, если честно, ему было трудно думать ещё и об этом. Момент перенасыщен и слишком неоднозначен, откровенен и тупиков максимально, тотально безвыходен, даже если включить уже озвученный традиционный метод. И сам момент винить не стоило, ведь понимаете же, то не случись такого выпада сейчас, он непременно случился бы потом, а там и комом бы набралось, и... Тёмные, почти чёрные глаза заглядывали в голубые напротив, иногда соскальзывая к губам. Не было никакого зеркало - оно лишь поглощало, наблюдало и ни с кем поделилось бы, кому бы и чего не доносило, это не по их сторону бытия. Никого кроме Евы и чёртового вопроса "что же ты делаешь, Диу Уолкер?" (голосом и своим, и её) для мужчины не наблюдалось, не существовало. Точно также он не отстранялся, не увеличивал расстояния, оставляя его всё таким же минимальным, интимным, более чем критическим.

- Не знаю, - совсем негромко повторил, скорее как приятное эхо, отбившееся о что-то железное. - Было бы так просто встретиться в другое время, при других обстоятельствах, чтобы всё по-другому, но... - закусил губу, чуть насупив брови, в то время как та рука, поверх которой Ева устроила свою, принялась гладить её пальцы. Мягкие, аккуратные, такие... ничего не стоило их сломать. Как и её судьбу, мировоззрение, карьеру, убеждения, веру, мечты... что угодно. Дик Уолкер - отвратительный человек. Ужасный. Просто кошмарный.  - Ты преследуешь меня навязчивой идеей, и я не могу выгнать тебя из своей головы, Ева, - пальцы второй руки неизменно не играли с волосами, лишь сильнее напрягаясь и едва подтягивая к себе. - Тебе не надо с нами водиться. Ни со мной, ни с Уолтом, ни вообще... Это плохо кончится, лучше просто уезжай, понимаешь теперь? Я дам тебе все контакты и ключи от дверей, что помогут на старте карьеры и... будем делать вид, что не знаем друг-друга, а если и знаем, то не видели... - он говорил неизменно негромко, этим своим ебаным, блядь, шёпотом, низменно глядя только на уже указанные две точки, но при этом не растягивал слов, а выдавал их гораздо быстрее обычного. Почти наскоро. То ли мозг пытался сделать хоть что-то как надо, то ли просто открывал всю правду, раз уж так сложилось, то ли отчаяние, то ли проявление химии в крови, а то и всё вместе. Дик Уолкер не знал, что ему делать, и как блядь вылезти из этой ситуации. Только если Ева могла сделать это без проблем - правда ведь могла - то о себе он этого сказать не мог. Теперь-то точно. Пизда.

Безумно, больше всего на свете не хотелось отпускать её. В том числе - особенно - сейчас. И тут уже дело не в наркотиках. Прикосновения и насыщение внутри - это лучше даже опиума, хуже только музыки (ей всё на свете уступает), что уже говорить про вещи на столь моногамные, да. Увы, не наоборот; иначе Дик бы просто больше налегал на химию. Глупый влипший Хуй. О пизду споткнулся. [icon]http://s5.uploads.ru/5CJef.png[/icon]

Прежде Дик уже влюблялся, и это, если честно, плохо. Потому что знал весь этот чёртов ареал самых прекрасных чувств: влечение, интерес, временная одержимость, влюблённость, помешанность. Последнее - это, однозначно, музыка, здесь спору нет, а вот остальное, что относилось к романтической линии, различал в себе ещё в початке (хоть поделать ничего не мог из раза в раз). Он человек по натуре влюбчивый, но весьма преданный; не западал на неделю-другую, не гнался за числом нолей в своей постели, просто привык жить эмоциями и чувствами. Да, даже при работающем мозге, прагматизме и далее по списку. Оно, на деле, конфликтовало куда меньше, чем принято считать, если должным образом перекрывалось розовыми очками да сочеталось с внутренней моралью, оно же в случае Уолкера - некое табу. А потому сейчас, чёрт подери, Дик прекрасно понимал, что в нём расцветало, да лучше бы отсохло. Наркотик этому вовсе не мешал, разве что порождая внутри агрессию; на себя, на ебаные обстоятельства, но отца, на что и кого угодно - хоть разнести к чёртовой матери, да без толку, а потому и на это тоже хотелось сагрессировать. Всё потому, что Дик смекал: интерес к новому человеку, кем бы он ни был, оправдан, вот только если прежде считал, что речь, скажем, о желании - оно на деле привязано к физике (здесь, скажем, формат скорее ЛаВея, что держался на сексе, разрядах-прямо-в-мозг и подпитке вдохновения), легко вытесняется и утаивается - потому что сколько в мире прекрасных девушек, не являвшихся ему сёстрами, в самом деле, то теперь... теперь не мог отрицать и отнекиваться от того, что залип куда сильнее, чем просто на ебучий стояк и желание переспать. И, смотря на ситуацию, вот на то, что происходило даже сейчас, слово пиздец - это единственное, что хотя бы близко, хоть сколько-то выражало смысл, окрас ощущений и уровень. Самую малость. Или два чёрных толстых хера в одной блядь ещё недавно девственной вагине тринадцатилетней девочки, да простит за столь грубое сравнение всяк моралист аль человек высоко духовный; Дику от себя настолько тошно станет, как только снова отпустит химия, что он более мудрёные и мерзкие метафоры подберёт, не сомневайтесь. Как Уолт, только нихуя не литературно, потому что коты, знаете, они вообще нахуй не литературные. Либо мяу, либо мр, либо шипение (и лапой по морде).

-- Как ты себе это представляешь? -- он правда улыбнутся, скорее даже хмыкнул, фыркнул; то ли обречённо, то ли грустно, то ли честно, а на деле - буквально смешно. "Знаешь, Ева, я тебя хочу". "О, я на тебя подрочил, спасибо". "Ты мне нравишься, но мы не замутим, потому что ты сестра, пока". Или как-то так, да? Повела бы она себя иначе, не сделала бы того, что сделала, спустив державшиеся на соплях крюки и, кто знает, может быть Дик бы в самом деле переболел (нет). Уж точно - молчал бы в тряпочку как партизан и дальше. Но что-то пошло не так, и в лучших библейских традициях женщина запустила - усугубила - то, с чем неспособна была совладать. Ни она, ни Дик, ни Уолт, ни даже отдельный космос. -- Похоже, что я вообще думаю? Какой аванс разумности... -- Дик неизменно Дик, да? -- Не важно, Ева, что я думаю. Другого выхода... его просто нет.

И нет, девочка, не стоит. Просто уходи, считай, уже попрощались, всё понятно, время идёт, давай, пока, до свиданья, прощай (или не прощай, дело твоё, Бог простит, когда вернётся). Контакты тебе заботливо вышлют, предоставят визитки, скажут, что-кому говорить, Дик даже вещи поможет собрать, довезёт, что угодно - ты, это, сейчас просто иди. Тут не всё в порядке, а женщины не зря морально более сильными считаются, ну.

Не мигая Дик следил за тем, как она отдаляется, пока взгляд не съехал куда-то то ли к столу, то ли к зеркалу, потеряв фокус. Уолкер так просто не ушла, нет. Конечно же. Родственники ведь.

Выхода нет, губы ведь, суки, запомнили. Отпечатали, вбили в мозг, под кожу, запечатали в рецепторах. Если прежде можно было просто молчать в тряпочку и терпеть, то теперь... Катись оно всё в пизду, Дик не знал. И, блядь, как же охуенно, что он неизменно обдолбан: вещества придавали ему сил и лёгкости, энергии и прочего-далее, чтобы этот момент... перетерпеть. Пизда - с тремя хуями и забитым ртом - наступит завтра, когда и без того прежде усталого да напряжённого его отпустит, а все последствия накроют с головой просто в нахуй блядь невъебических масштабах. Теперь, когда были губы, когда осели в памяти, в ощущениях и в отзывчивости, когда на пальцах до сих пор ощущались мягкие пряди, у Дика правда не было выхода, он угодил в этот блядский капкан, коего так желал избежать мозг, но всё тот же мозг понимал - не получилось. Пизда. Попытаться пережить. Из позитивного: он как минимум ничего не сломал, в смысле Еве, и это в самом деле будет для Уолкера облегчением. Огромным. искренним. Почти величайшим из. А что потом так стол в гримёрной пнул, что то ли таковой, то ли его палец хрустнул - это, ну бывает. И зеркало туда-сюда вместе с мебелью. Хуй с этим.
---------------------------------------
-- Знаешь, Уолт, иногда мне кажется, что когда-то я просто отрежу нахуй свой член, чтобы в дзен страданий и безвредности. Может, в нём беда, в этой самой охуенной части тела, -- выдаст несколькими часами позже, без причины, повода и пояснений утянув друга бухать; когда будет, разумеется, пьян, и совершенно не в настроении подбирать красивые слова. Тогда же, где-то в том же районе, его начнёт отпускать амфетамин, потому что уже давно не день, пора, и всё внутри начнёт смешиваться в одну ебучую грязь, в которой валялся мистер Гиббс и куда прежде высрались свиньи, выблевались больные сифилисом пираты и нассали портовые шлюхи. -- А ты бы меня всё равно любил, да-а? Всё же, это, дыра бы была. А всё дерьмо всегда из-за дыры, да... А я такой, оп, и дыра, под боком. И никакого блядь хуя, что тянет в говно, минус один, -- не пытайтесь найти смысл, правда. Уолкер ничего Уолту не рассказал, много чего ещё "не", потому что... смысл? Он уже сказал, что его гложило. С тех пол ничего не изменилось. ДиВей не слеп, ему слова не нужны; им; в их случае, при общем космосе. Лучше пускай извлекает из этого прекрасное и полезное: Дик клёвая компания., чтобы бухать, с ним можно круто базарить о всём на свете, выражая это в новые строки после, да и в целом, это же просто ебучий космос на двоих, сколько бы всего и всех в него не залетало.

А там так и поступили: заработали. Дик всегда так делал - работал в любой непонятной ситуации. И музицировал. Много. И курил. Как всегда. И пил. Больше обычного. Главное: жив. Потому что если болит, значит живой, what ever doesn't kill you is gonna leave a scar, right?

Работа, музыка, бухло, работа, бухло, музыка. Конечно же ебучие воняющие люди, полные тупорылой жажды, все эти желтые газетёнки, все эти стрёмные люди с камерами, что стремились оторвать от тебя кусок, готовы были пальцами лезть в использованные презервативы, лишь бы урвать что-то с того, кто умудрился стать хоть сколько-то знаменитым. Дик их всех игнорировал или слал нахуй. При всём уважении и благодарности к фанатам, таких людей он презирал - точно также, как они не уважали его. Потому странные интервью, ещё больше слухов, давление на него со стороны студий - пошли нахер, если им не насрать, - проекты, бухло, бухло, работа. Везде в этом, кончено же, коты и Уолт, потому что всё указанное так или иначе затрагивало ЛаВея; не сомневайтесь в том, что сын падшего ангела присосался к сыну Божьему столь не сильно, как и наоборот, сколь бы неравноценным не выходил обмен. Потому что мир пытается вставить, делает это часто, жестко, без согласия, сухо и блядь совершенно без должных навыков, хоть и держит - чтобы вставить - умело. А им не то чтобы похуй, но пользоваться смазкой они умели. Прекрасно, великолепно, ещё и средний палец в процессе показывая. И словами, блядь, словами сверху, вместо со всеми этими ебучими голосами, ногами да прочим. Идите нахуй все. И всё. Чаще всего Дик говорил это в отношении своего ебучего наполнения., чего же тогда других винить. Между тем, как не спал, так и продолжал, заливался и работал. И нет, все эти слухи про баб... А, впрочем, чего врать: чуть больше чем за месяц у него их правда - по зарегистрированным презренными крысами на фото данным - было четыре, что в несколько раз больше, чем свойственно мужчине. Что поделать. Искал, так сказать, нужное, да всё мимо. А типаж его давно известен: чтобы волосы посветлее, и чтобы либо икона красоты, либо нечто в крайней степени необычное (оттого тоже икона). С этим тоже хуй, ибо в ком-то хую быть да следовало, кроме как в собственной руке (тоже очень в духе ЛаВея, спасибо, друг). И Дик ведь им не врал:правда красивые, правда в постели ничего, правда пытался полюбить, или заменить, или проникнуться, или разглядеть что-то, чтобы зацепиться. Всё мимо. А потому - снова - drink and work. Без чрезмерного наседания на наркотики, потому что с ними всё сложно, когда ты в пизде, они... меньшая часть из них давала Дику то, чего он искал, а моральных сил на то, чтобы отдавать им плату за кайф не то чтобы хватало. Главное, в конце-то концов, что святая троица на месте: музыка, Уолт, коты. Или (почти всегда из того, что запомнил вне пьяного затмения за это время) все вместе. Amen.

В Японии оказался случайно, вот правда, положив руку на сердце: не планировал. Прежде он был здесь два дня, опять же, с Уолтом. Концерт. Впечатления исключительно светлые, память не фрагментирована, хоть и затуманена обилием естественной химии и воспоминаниями: благодарная, отзывчивая и голодная публика, классные технологии, контрасты всюду да парадоксы, вынос мозга, вспышка космоса после концерта и... короче, имелось, что вспомнить. Прекрасная, поразившая культура и страна, в которую правда хотелось бы возвращаться, хоть по языку их нихуя не смекал - пиздец сложный (и красивый, к слову; певучесть невозможно было не оценить). Потому, когда на одном из закрытых слётов состыковался с достаточно популярными ребятами из Японии, прилетевшими в Город Ангелов как в завершение иностранного тура на концерт, естественно просто так разойтись не смог. Дальше можно долго шутить о том, кто с кем спал, кому что пообещал и кому что подставил, но факт оставался фактом: за неделю до концерта ребят в столице родной страны, Токио, они решили, что стоит внести некоторое изменение. Так сказать, special guest на несколько треков. А Уолкеру только в радость: он не отказывался от способов отвлечься от накрывшей его давно, а теперь усугубившейся депрессии, согласился буквально не думая. График позволял, а в самолёте поди сделает то, с чем сталкивался редко - поспит. Всё равно же останется на нервах, в стрессе (сама жизнь - ебаный стресс), пассивно-агрессивной апатии и каком-то своём мирке. Это когда вернётся в Дисней нырять по новому контракту, со свистом и песней, а пока... Пока будет звучать его любимая музыка, или просто посмотрите на то, насколько охуенен j-rock. Эстетичен, и хоть выстроен на подорожании западной культуре по сути, являлся исключительно самобытным и неповторимым по факту. Не сказать, что Дик большой фанат, но и у него несколько как дисков, так и пластинок имелось, ибо страна Восходящего Солнца воистину полна талантами и экстраординарными людьми. Оказаться вдруг среди таковых - огромная честь. Ради того стоило в который раз закрыть глаза на усталость, депрессию, проблемы и состояние организма. Потому что музыка, блядь, лечит, вводит и выводит из комы, да вообще способна на большее, чем даже самая святая из святых вода.

Для счастья - по крайней мере сиюминутного, чистого и задушевного - много Дику не нужно было. Гитару в руки, команду таких же дурных меломанов с остальными инструментами, общую волну - всё, готово. Зал, свет, кончено же слушатели - это всё как необязательные опции, приятные и глубже загоняющие в себя; в хорошем смысле, чтобы слышать музыку лучше, их вибрации - людей - ногами. Не полагаться на зрение совершенно, чувствуя кончиками пальцев, весом инструмента на корпусе, стопами, сердцем и легкими. Любовь всей жизни, самая незаменимая, самая понимающая, самая свободная, необъятная. Её так просто выразить, передать что угодно, словить что угодно, раствориться в ней, провалиться. Музыка, в которую Дик вносил частицы себя одними лишь соприкосновениями пальцами со струнами и грифом. Ненавязчивое дополнение этой яркой разрисованной, красочной команды. Не стремился привлечь к себе внимания, как всегда ошиваясь где-то сзади. Наедине с музыкой, игрок на сцене и слушатель одновременно. Это как свидание со своей любимой: откровенно, эротично, близко к совершенству и тому-самому-моменту-перед-пиком, что растягивался здесь на куда дольше. О, это так натурально и лишено химических примесей, что не могло не заражать. Дик не привык высоко ценить ни свои навыки, ни свою внешность, но одно знал точно - играть он умел превосходно. По этой ли или по любой другой причине, но всем понятно, кто на момент исполнения нескольких песен тем самым special guest занимал внимание всех, даже будучи на куличиках сцены, т.е. в самой её тёмной пизде, да? А публика, о, какая всё-таки в Японии охуенная публика. Живая, шумная, фанатичная как в России, но при том более безобидная и такая... как дети ненасытные, в самом деле. Очень приятные ощущения, что щедро и без сомнений отдавались из забитого зала прямо на сцену, лились потоком. Восхитительно. Музыка и ребята, Уолкер это принимали, впитывали и отвечали взаимностью. Дика - уж точно. Неосознанно, в благодарность и как результат смешения внутреннего да внешнего, всеобщего наслаждения музыкой. Если вы понимаете, о чём речь. О своих прядях, или о себе как сексуальной звезде нынче мужчина не думал. Самое сексуальное, что для него существовало сейчас - это чёртова гитара в руках, точно женщина, желанная и любимая. Что же, так и было. Женщин в самом деле можно было променять на гитары. Так Дику иногда казалось. Нечасто.

И курил, не забывайте об этом. Мало поправлять волосы, мало заниматься любовью с гитарой, надо ещё курить. Всегда и везде. Даже когда будет лежать в гробу - пускай не забудут сигарету. И когда повезут труп прямиком в печь крематория, так тоже пускай будет с сигаретой. Это как ещё одна конечность Дика, так сказать, съемная и отличавшаяся марками.

Выбираться на автограф-сессию он правда не хотел, ибо чего в чужие планы вмешиваться да вот в это всё, но... Кажется, ребята и сами охуенно рады-счастливы тому, что такой клёвый американец сегодня с ними, потому под давлением "люди заслужили, смотри, как они тебя хотят" буквально силком вытолкали вместе с собой. Что же, коли так, Уолкер будет раздавать автографы, улыбаться и сниматься для селфи сколько потребуется и даже дольше. В конце-то концов, все здесь собравшиеся потратили деньги и невозвратимое, бесценное время. Кто-то наверняка даже специально изменил планы и всё такое. Они же поделились своим восторгом и энергией. За такое справедливо отблагодарить, не так ли? Хотя бы подобной мелочью. Оно Дика вдохновляло; пускай и не зажигало света во тьме, где он пребывал, но упирало руки во что-то тёплое, давая понять, что в непроглядности что-то имелось, и это прекрасно; не мертво.

Но, конечно, пизда. Руки взяли очередную бумажку. Глаза среди обилия всего кругом зацепились за трижды обмотанную на мизинце разноцветную резинку. Мир ненадолго заглох: Уолкер прекрасно помнил, для чего по мнению ЛаВея стоило, бхмн, использовать этот предмет и почему тот от сего в итоге отказался; что? Здесь? Глаза ненадолго задержались на руке, ранее наклеенная на лицо улыбка никуда не делать, хоть в глазах и проскользнуло то ли неверие, то ли непонимание, то ли озадаченность, то ли рассеянность (растерянность?). Они поднялись выше и встретились... Ева? Ева.

Маркер сам, воистину, честно, сам вывел на мятой бумажке: "Я пережил попытку быть порванным, amen" (часть, кажется, вышла то ли съехавшей, то ли написанной на руке девушки, ибо буквально вслепую). И речь, конечно же, повторимся, исключительно о бумаге: она явно с трудом дожила до этого момента, почти из жопы достали словно бы. Хотя жопа, конечно - это то место, где находился Дик, его уютное-недоброе место. Он вдруг как-то в момент об этом вспомнил, знаете ли. Неприятно. Но, блядь, притом щемяще радостно. Как контрастный душ, что вроде и пизда, а ощущения от него крутые. Но... блядь, не бывало таких совпадений. Приходилось усомниться в реальности происходящего, как минимум - в своей трезвости (нет, сегодня Уолкер правда ничего крепче травы и чарки саке в рот или нос не брал, да).

И кожа по коже. Дело не в металле на пальцах. Просто...

-- ... если хочешь с ребятами пообщаться, то я охрану предупрежу, пропустят, -- сказал в пол голоса, чуть подтянув к себе за несчастную бумажку, словно бы видел её плохо; просто тчобы услышала, а деле. Ну, если Ева пришла на концерт, если она вообще бля с какого-то перепуга оказалась в Японии одновременно с ним, если приобрела вот такие вот билеты с доступом до автографов, то наверняка их творчеством увлекалась - пускай пообщается, когда ещё возможность будет. И да, вы можете смеяться в голос, поможете потирать руки, можете закатывать глаза или плакать, а Дик топором себя по голове ударил, чтобы убедить, что руководствовался именно этим, озвучивая то, что озвучил. А после отпустил бумажку без излишней резкости, как бы давая понять, что очередь, спасибо за время и внимание, свободная касса. Хотя сделать хотелось гораздо больше. Эмоциональнее. Хотя бы насмотреться, хоть одним глазом, держа за руку. Но дело, конечно же, не в камерах. Просто... вы помните предысторию, да? А ещё люди: они ждали, это их вечер. И... ладно, Уолкео охуевал, правда. Нет, серьёзно. Это же пизда какая-то странная, ненормальная, ну не бывало, чтобы случалось так, как случилось сейчас. Он точно пьян или словил передоз, и ни в какой не Японии сейчас небось.

Не сомневайтесь: проверит это, как только раздаст автографы и смоется обратно в технички. Обмакнет лицо в холодную воду, побьет себя по щекам, ущипнет, даже сигарету устроит у раковины как некий компас. Но нет, никаких признаков тройного уровня сна. Внутри просто - один момент - и уже винегрет, бетономешалка, чёртов блядь пиздец, Апокалипсис, что до сердца, что до желудка, что до позвоночника, что до мозга, костей, всего нахуй - пизда просто. Так не бывает, понимаете? Вернуться к ребятам он так и не смог, сказав, что нагонит их позже. Мол, звонок или около того. А сам между несколькими дверями устроился покурить: у аварийного выхода, гримёрной да еще техничной какой-то, закурив прямо там, отсюда до сцены-то по прямой. Глаза в потолок, затылок о стену, мысли на блядскую овощную тёрку. Спасибо, что люди все возились в зале, оставив узкий и почти тёмный коридор без лишних душ. Они Дику не нужны. Ему бы сдохнуть. Счастливым. Как сейчас. В моменте, на не отошедшем адреналине да неверии.[icon]http://s3.uploads.ru/8ZVMi.gif[/icon]

Пускай придёт.
Нет, пускай не смеет соваться. Даже и не думает.
Пускай хотя бы заглянет, Дик ведь знал, что заглянет. Потому что уже не ушла, прежде увидев на сцене.
Нет, пускай это знание подведёт его. Пускай ничего не знает, все сигареты закончатся, ребята позовут, а адреналин - как минимум от концерта - успокоится спустя несколько часов, вернув на плечи взваленные усталость и тяжесть, а Ева пускай так и не придёт. Пускай так, пускай, пускай, пускай... А как же всё-таки рад был её видеть. Внутренности словно скрутило, психику на крюк, мысли в небольшой шарик, каким-то резким обострением и напряжением самого бытия, но ведь правда рад. Искренне. Словно того и ждал, словно сидел у двери и высматривал, когда пройдёт нужный человек, что всегда делился сметаной. Ужасно. Отвратительно. Глоток воздуха в болотных испарениях.
Пускай не приходит. Так будет лучше. Для всех, правда. Вселенная - всеобщая - не потеряет хотя бы одного светлого перспективного человека, а собственная вселенная Дика не столкнётся с тем, чему полагалось обитать не в его космосе.

Но чёртов шум, чёртовы шаги, чёртов переведённый взгляд. Дик знал, кто это, чёрт одели. Не глухонемой, не слепой, осознававший всё слишком хорошо, чтобы потому и тонуть в чёртовой зелёной фее, водке и прочих разливных. Только и всего-то, не нужны все эти сорок пять побуждений в желтой прессе. Пускай пробежит мимо, Дик бы сделал вид, что не заметил, что она заблудилась, что... Кого он снова обманывал? Какая-то часть мужчины всё это время только и ждала, надеялась и желала, что увидеть Еву снова, услышать, прикоснуться, почувствовать. Где-то ещё, помимо безжизненных страниц журналов или собственных фантазий, тех самых, что не пойми, что успело случиться, что нет, что вообще реально.

И, на самом деле, всё это очень глупо, буквально до уровня невменяемого абсурда. Уолкер убедил себя в том, что всё это - это его проблема. Только его. Ведь это он помешался на сестре, она не при делах, ей не стоило ловить помешательство в ответ и далее по списку. Односторонняя проблема, у неё не должно было иметься поводов для страданий, для тоски, для чего угодно: Дик дал ей всё, что нужно капиталистам в мире фактов и связей для старта, и за сим более не был нужен. Ужасные мысли, но он правда убедил себя в том, что реальность такова. С ней жить отвратительно и больно, но возможно - опасно лишь для него одного, не привыкать к очередному притоку в общей реке самоуничтожения. Между ними ведь по сути даже ничего не было, чтобы так и настолько убивать. Воспоминаний даже не так много, всего, если посмотреть, исключительное ничто: только результат всё равно на лицо. Иногда важно не количество и проникновение, а качество и глубина, вошедшая под кожу, особенно если прямиком в вену. И, снова: ему. Дико Уолкеру, одному. Причём здесь Ева Уолкер? Пускай идёт своей дорогой, шла бы, ничему ведь не обязательно быть взаимным, подобная падла не могла случиться сразу по обе стороны, судьба ведь должна была знать границы, меру, предел, лимиты и...

Должна была - это вовсе не значило, что таковой являлась на самом деле. Они ведь - Уолкеры - сейчас даже не в ебучей Америке, не в родном шоубизе, где им, мелькающим под вспышками, было бы логичнее встретиться рано или поздно, не раз и не два. Они в ебучий Японии, далёкой как Марс. Не сговариваясь, не занимаясь сталкерингом, ничего не согласовывая и не предупреждая, мало того, что казалась в одной стране, так ещё и в одно время, так ещё и под общую музыку, так и ещё и в одном месте и... У судьбы зуб на Дика? Он когда-то не того человека трахнул? Или в монастырь не ушёл? Что сделал не так? А Ева? Её-то за что? Говорят, что Бог не посылает испытаний больших, чем те, с которыми человек способен справиться. Так вот: Бога нет. Ада нет. Рая нет. Ни в кого не верилось, они все, блядь, говно в Аду-ду-ду-ду. Это жестоко, это удар ниже пояса, это блядский Балабанов со своим Грузом двести.

Крепкие объятия, в которых столько тоски и тяжести, столько... столько всего, что картина мира Дика, выстроенная искусственно и вбитая в кость-мозги-вены высоким градусом, тут же трескается, такая эфемерная и хрупкая на деле: нет, Ева тоже страдала. Её, блядь, задело, накрыло, не отпустило. Не прошло мимо, что-то надломилось, что-то поселилось, Уолкеры больные по обе стороны. От этого подскочил и без того бившийся адреналин, и всё что там про счастье, и про тревогу, и про отчаяние, и про всё на свете. Вы, это самое, прокрутите ещё разок-другой то, что на вас только что вылили. Понимаете? Не понимаете. Вы никогда ничего не понимаете, сколько не продолжай спрашивать из раза в раз. Отбой, свалите уже все к чёртовой матери наконец. Раздражаете. Вы только и можете, что осуждать. Их, этих двоих, превентивно, уже.

- Это бред и околесица, затянувшаяся шутка, - закусив нижнюю губу и обнимая крепко-крепко на выдохе выдал очень низким, как-то севшим голосом. Сердце стучало. Сильно. Его. И её тоже. Кровь пульсировала, билась в ладонях, висках, шее. Тепло и радостно. Близко и невыносимо. Отвратительно. Дик пьян, он хуже, чем пьян, и лучше бы кому-то вскрыть ему артерию, воспользовавшись моментом.

Мужчина резко осознал, насколько устал. Терпеть, вынашивать, искривляться, искать кого-то ещё, пытаться заменить то, что заменить невозможно. О, смотрите: это сдали нервы, это треснула струна, это буддизм внутри не вынес, это отчаянно пытались склеить скотчем хоть что-то. Сделать это ещё более отчаянно не получалось. Три, два, два, снова два, растянутое один.

- Я... больше всего на свете не хочу, чтобы ты уходила, - она не может смотреть ему в глаза, а он только и может, что смотреть в её. Господи, нет, убери слезы, пожалуйста, это как скальпелем изнутри по сердцу. Отвратительно. Кошмарно. Ужасно. Тяжелая артиллерия безжалостной вселенной. Не его, но вирусом привнесенным извне, прямиком из чужой - оказалось, иммунитета у Уолкера не имелось. А объятия крепкие, пускай только не плачет, пускай почувствует, что он рядом, хотя бы секунду. Пожалуйста. - Потому, Ева, пожалуйста, - тише, немного медленнее, вкрадчиво, словно бы разумно. Болезненно, из последних сил, у этого не имелось словесного определения. Даже пизда - это определение не ближе Марса. Понимаете? Аккуратно, словно бы боясь сломать (так и было), Уолкер коснулся пальцев, что едва дотрагивались его лица, и накрыл своей ладонью, поднеся их к губам. Эти тёплые, невыносимые, такие желанные руки. Раз, другой, третий, едва касался ими губ, - уходи. Беги, не оглядывайся. Босиком, как угодно, так быстро, как только способна, - здесь ему стоило оставаться сильным, старшим, ведущим, разумным... надо, надо, НАДО, НА-ДО, даже если весь мир покрылся пленкой, дымкой и начал терять смысл, форму, окрас, материю и всякую ценность. На раз-два-три. Но ведь Ева пришла, понимаете? К чёрту понимание. Это лихорадка, чума, падение пряником в огонь, что изжигает, но не испепеляет дотла. Во имя мучений, но не смерти. Дик сам не осознал, как второй рукой перехватил сестру за плечо и, чуть оттолкнувшись от стены, развернул её, устроив фактически на своём прежнем месте. - Этот город в небесном огне, Ева, а... я не знаю, - рука с плеча скользнула вверх, прошлась по шее, остановившись у скулы, большим пальцем у губ, - что нам делать, - и ещё тише. - Я устал не знать. Все до единого варианты неправильны.

Дик просто так больше не может. Он не знает, сколько так ещё протянет. Ему плевать, что когда-то по библейским канонам так и вышло: Адам тоже не выдержал. В конце-то концов, Дик - это не святой человек, он не нёс на себе креста и не умирал за человечество. Человечество мертво, Бог всех покинул, оставив здесь лишь демонов и тех, кого создал хуже животных, потому что с жестокостью и сердцами, способными вмещать в себе целый космос, не предназначенный для человека. Только Дику дали вовсе не яблоко, ведь Адам пошёл не за яблоком вовсе - он пошёл за Евой, на деле никогда не имея помыслов попробовать того, что запретил Господь. А Господь дал ему Еву, значит, ещё тогда спровадил из Рая вон. Сатана не при чём. Всё с самого начала пошло не так. Ну, как, вам легче от этих мыслей? Ха-ха. [icon]http://s5.uploads.ru/5CJef.png[/icon]

Если по-хорошему, то в младшую Уолкер в самом деле невозможно не влюбиться. Нет, дело вовсе не в длинных красивых ногах и пизде, хотя, конечно, не без этого (изначально-то, ну, ещё с ютюба). Тут ведь как: длинные ровные ноги имелись у многих женщин, особенно в этой индустрии, а пизда, да простите, так вообще была у каждой, такова природа. Однако далеко не все - более чем не все - вызывали у Дика желание, и ещё меньший процент из них был ему интересен на уровне более глубоком, даже при общем уважении противоположного пола как такового. Вы просто посмотрите на Еву и... видите, ощущаете, надо ли что-то пояснять? Сказать, что жизнь била в ней ключом - это ничего не сказать. Чистый поток, от части бездумный и от части не контролируемый, от части полный привлекательности, феромонов и женственности, но при том, чёрт подери, исключительно детский и нехитрый в своём выражении. Чудно, трогательно, невинно, искренне, живо, понимаете? "Я хочу", "я сделаю", "только так", послушание сквозь протест и наоборот... это правда очаровательно. И если бы не чёртово около-высокое блядское чувство, что испытывал Уолкер, цены бы этому всему не было. Правда. Что, впрочем, не мешало без шуток заявить: при всей своей миролюбивости, Дик убил бы каждого, кто обидел бы Еву, если иных способов наказания не обнаружилось бы; медленно, разбирая по косточкам, так сказать (хоть и без наслаждения, во имя необходимости). Но, увы, что было, то было, вини или оправдывай - без разницы, никуда не денется, как не пытайся. Дик пытался. Не так долго, одной стороны, с учётом всей продолжительности их знакомства, да вот прогресса не было совсем. Наркотики, алкоголь, другие девицы, постоянные поиски и отвлечения на что и кого угодно - это не утешало, хоть и занимало время. Не приносило должного удовлетворения, болело. Это не было улыбкой Евы, это не было её гипер-активными мелкими повадками, желанием увидеть и обойти весь мир; это не Ева, которая пила коктейль, глядя вот... вот так только она умела, несла околесицу и с упоением рассказывала о фанфиках, в которых, вообще-то, в основном про еблю Дика с лучшим другом. Её не в чем винить, только обожать. А сколько рвения, сколько готовности двигаться дальше; сколько гибкости, сколько решимости менять жизнь в один момент, отбрасывая страхи и сомнения. Сколько перспектив, самых разных, в любой плоскости, в том числе той, о которой вы подумали. Вас в этом не винят, правда. Дик винил разве что себя, самую малость - вселенную, космос, судьбу, обстоятельства, случайность в виде сперматозоида, блядь, выпущенного не тем мужчиной. Как было бы проще, не будь сперматозоид выпущен два раза нахуй по разным женщинам, да? Или просто будь он выпущен так, что эти двое обещались прежде, после. Всё сложилось бы иначе, блядь, и-на-че, но...

Вот сейчас Дик отвёл взгляд от её лица, скользнув им по губам, и замер где-то по направлению пальцев, которых, правда, в силу положения не мог толком разглядеть. Как это... всеобъемлюще. Только почувствовать, ощутить, осязать. Эти маленькие жесты. Эти касания. Эти детали. Порой они важнее целой картины, в них сокрыто там много. И не сомневайтесь, как артист-наблюдатель Уолкер уже запомнил это, непременно применит когда-то в своих образах; наблюдение бездушно, как и, в каком-то смысле, искусство. Куда менее душевно, чем принято считать, и строилось на общепонятных низах. А душа - она в его сестре. Чёрт подери. Вдох-выдох. Держать себя в руках. Быть сильным, пытаться быть сильным. Удерживать мозг, отодвигать желания ногой, бить их ею же, даже если оно - желание - вот прямо здесь и сейчас стояло так близко, прикасалось и смотрело... так. И говорило о том, что желало того же.

— Ева.... — мужчина зажевал губы, звуча предельно четко и максимально вкрадчиво, насколько только хватало его голоса и силы воли. В крови играли адреналин, гормоны, переполняли эмоции, куча всего в голове, готовое к чёрту сдохнуть от переизбытка работы сердце. — Ева, сейчас послушай меня. Внимательно, ладно? — как-то неизменно подсознательно коснулся её пальцев, пощупал резинку, всё также не отпуская ладони; скрестил на какие-то пару секунд в замке с её. Немного наклонил голову вперёд, прищурившись. Освещения хватало для того, чтобы видеть, а происходящего кругом почти не замечал. Обе руки скользнули к плечам Евы, на них же и остановившись, там и замерев. — Если сейчас ты останешься, то я не смогу отпустить тебя, ты понимаешь это? — нет, не понимала; или понимала, тогда страшнее. А Дик лучше скажет прямо, потому что знал, что терпение, как и возможности безрезультатно окунать себя во всё подряд, подходили к концу. И вся эта ситуация, эта встреча в чёртовой Японии, она, как и та фотосессия (что тогда ею вообще руководило, кто дёрнул, блядь, а?), забила гвоздь. Тот самый, чтобы  после просто с ноги выбить крышку гроба, сорвать дверь с петель и жить на ебаном сквозняке. Сложная метафора для простых умов, да? А, ладно. Умное - это по части ЛаВея или Краша, а Дик просто ебаный котик. Пауза. Руки с плеч поднялись к лицу, взяв его обеими ладонями. Не отрывался взглядом, отмечая любое изменение. Чувствовал, как собственная артерия пульсировала на шее, как стучало сердце, как дурно и хорошо одновременно. Как напряженно, жарко, но одновременно с тем это напряжение о той, о ком он и желал бы беспокоиться. И ради кого. И с кем. — И по этой же причине я... не смогу уберечь от себя и тех разрушений, что непременно принесу тебе, — пауза, снова зажевал губы. Не хотелось думать рационально, вообще думать не хотелось. Обнять бы Еву, увести отсюда и не отпускать, пошло всё нахуй (о, это заведомое fuck you all он выбьет на костяшках немногим позже, подождите накала страстей, имейте терпение и совесть скатываться по наклонной с повышением градуса во всех причинных местах, включая кровь). — Многое из того, что ты читала, если ты читала, является правдой, — эти чёртовы волосы, они задевали пальцы, немного падали поверх, и это просто невыносимо. Почти также невыносимо, как выбивавшиеся и спадавшие на лицо тёмные пряди Дика (словно бы сами просились, чтобы Ева снова к ним прикоснулась, поправила ещё раз, и ещё, и снова). Только в голове и глазах его столько же открытости, честности и искренности, как у Евы. Они словно бы играли в игру "(пере)убеди меня", только никому на деле в неё играть не хотелось, а результат - он всегда будет меньше нуля, минусовой, градация расходилась лишь на количестве конечных знаков. — Я не дам тебе ничего хорошего, Ева, а у тебя вся жизнь впереди, — снова: сколько ей, восемнадцать? Переболеет, переживёт, пойдёт дальше, молода и эмоциональна, впечатлительна. Похуй, что с Диком. Он как собака: либо переживет, либо подохнет, и хуй с ним. Или как домашний кот, им нормально дохнуть на улице при тяге зайти в болото. А с Евой не хуй. Она способна на большее, она просто как небольшой источник энергии (персональная атомная электростанция, ЧАЭС для Дика Уолкера, из зоны которой едва ли спастись, не став пустошью), — попытайся понять это. Сейчас. Вдохни, выдохни, — взгляд скользнул по её губам, после скосился на чёртову резинку. Облизал пересохшие губы, прежде чем снова уставиться в голубые глаза напротив. Особенно выразительные и яркие, так всегда бывало, когда в них собирались слёзы. Чёрт подери,слёзы. От этого буквально выламывало кости, ничуть не хуже амфетамина. Ужасно. Еве стоило смеяться, но она не смеялась, сколько бы она не шутила. А Дик? А Дик - дерьмовый актёр. Даже не смог сыграть безразличие, даже не смог послать куда подальше; не смог промолчать в своё время. Как проще бы тогда стало, как минимум Еве. Или нет. — Я не стою твоих причин. Пожалуйста.

Слова настаивали, кричали, говорили: уходи. Только глаза умоляли: останься. Дик Уолкер не мог это контролировать. Он слишком всё. Казалось, за минуту всё, что его окружало и привело сюда, перестало иметь всякое значение.