Дика можно (и модно) было обвинить в чем угодно, кроме звёздной болезни. Как ни странно, вся его активная публичная деятельность и пришедшая следом за ней популярность на характере мужчины никак не сказались: он как был скромным интровертом, помешанным на музыке да уважении к личному пространству, так им и остался. Просто, пользуясь положением и репутацией тотального, но, мать его, талантливого да независимого от тенденций индустрии чудака, Уолкер мог позволить себе некоторые... вольности. От слова воля, да. К примеру, выбирал роли, не беря все подряд; или, коли нырял в образ и разрабатывал героев, требовал свободы действий, иначе браться просто не видел смысла: невозможно вжиться в то, что не органично и не завершено. Особенно это видно в независимом кино, в котором мужчина обычно снимался, где законы жанра и подачи всячески облизывали оригинальность и глубину (или количество оголенных тел, когда фантазии не оставалось совсем). Постмодернизм, чтоб вас всех! Это оставалось неизменным даже сейчас, когда в жизни артиста творилось невесть что, а выбраться из этого он пытался невесть как. Худшими из способов, но чай ещё не умер, а творческие потоки из него улетучиваться не спешили, в отличие от остатков и без того вялого позитивного мышления да знания, чего делать со своей жизнью. Когда мужчина не знал, то перекрывал это незнание тремя опциями: наркотики, музыка, работа. Его святая троица, ставшая недвижным якорем с тех пор, как найденная вдруг сестра перестала быть... просто сестрой; защитный механизм того, кто очень любил жизнь, но не очень любил жить. Того, кто не хотел никому портить судьбу, но почему-то из раза в раз это делал, как считал сам Дик. Но не о том речь, да? Он снова в работе. Опять. Как бывало с ним последние несколько лет, когда твочрество вышло за пределы большого канала блогера.

Новый проект в частности означал, что приватные наркологи снова оказались нужны: героин мешал работать, но без него нельзя, потому пытались перевести на тонкий баланс с морфием и метадоном; почти удачно, по крайней мере Дик выглядел работоспособным, а голова продолжала активно варить, словно точно сумасшедшая и готовившаяся отойти в мир иной (бывали дни, когда подобные мысли мужчину даже не пугали). Но вы посмотрите на этот чудной проект, там ведь правда имелось, над чем поработать, что вложить и что донести; без лишних цветов и, как это четко увидел Уолкер после ознакомления с предложенной ролью, слов.

Счастливые пятидесятые процветающей Америки, северные зеленые земли близ славного штата Вашингтон. Глубинка, где время и взгляды замерли, а прогресс приживался медленно. Город средних размеров, быть может чудный, но совершенно ни о чем. Без цвета и разнообразия, с людьми одинаково добрыми, улыбчивыми и серыми в своих одинаковых судьбах. И вдруг в этом среднем городочке завёлся маньяк. Некий человек к чёрном плаще - как раз герой нашего Дика. Социальный подтекст и всего семь элементов-сцен на весь фильм, выделенных цветом подобно семи грехам. Акцент на тишине и звуках в чёрном-белом мире счастья, что может быть поднят на уши и разрушен так просто. Конечно, лишить такого актера как Дик, мать его, Уолкер всех реплик, кроме финальной его сцены - решение было тяжёлое, но здесь Дик просто... да, в общем-то, со спокойной душой поставил ультиматум, воспользовавшись тем, что именно он нужен в этом проекте, по заверению режиссёра и части команды «влившегося в образ, подобно темной воде в прозрачный сосуд». Это потом скажут, что именно он сделал это фильм, непременно выдадут несколько наград и номинируют на ряде фестивалей, а пока...

Человек в чёрном плаще, у которого даже нет имени, глазами общается со своей очередной жертвой, приглашая на бал имени её же похорон. Они сняли несколько сцен, пробуя их по-разному несколькими дублями, а после Дику выдался перерыв: в последующих сценах он не нужен, потому мог слоняться по площадке, занимая себя чем угодно. А поскольку действия велись за городом среди редких декораций (вы не поверите, насколько Америка на самом деле не изменилась с тех пор, если не смотреть на крупнейшие города да нюансы, что и перекрывали декорации), то и блуждать имелось где. Но в первую очередь - покурить. Нет, с Диком поработали так, чтобы его не ломало после дня-другого, он ведь не совсем запущенный - работоспособный, простите - потому вместо всего он просто курил крепкие самокрутки (и лучше бы никому не знать, чем он их разбавлял, чем пропитывал и как ещё не умер, да), сидя патлатой чёрно-белой (грим и костюм) фигурой в тёмном плаще. Благо, что тут не так тепло, как в уже ставшей родной Калифорнии, да и наверное даже если бы весь потом в лужу вытек, то не заметил бы, провалившись в свои мысли буквально ни о чём; если так можно назвать черно-белые грани, среди которых пятьдесят оттенков серости, что вгоняли в красные подтеки крови - одну из визуализаций грехов, как вы можете догадаться. Прежде в любых съёмках Дик отличался доброй душой и тем, что всегда шутил на площадке, поддерживая приятную атмосферу, расслабляя других коллег и вообще - душка, няшка, беззаботник. Сегодня же что-то было иначе; Уолкер не источал ничего, кроме плоского мышления двух цветов, из которых не выйти, но хотелось, словно бы сейчас был своей ролью, да отчего-то не желая отпускать мысли от неё. Единственное, что было в нём от Дика, мать его, Уолкера, так извечное курево; даже его труп будет курить, да.