Silent Grave |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Silent Grave » Restricted zone » Осторожно, взлiтаем
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]
Dick Walker & Walt LaVey
где-то в эпоху 2008, Орландо, Майями
Не все типичные знакомства почти типичной молодёжи заканчиваются тривиальностью, вмещающейся в уже написанные и придуманные слова. В этот раз - нет.
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]Когда Дик бросал школу с пассивного одобрения самой директрисы, дабы сбежать из Теннесси в место более крупное, за мечтой стать рок-музыкантом, то явно не подозревал, что это приведёт его в Диснейленд, что уже тридцать лет как стоял в Орландо. Не думал, что станет ходить в тяжелых костюмах всяких мультяшек или Алладина, что будет не просто разгуливать в образе капитана Воробья, но еще и станет "официальным" представителем этого персонажа. Не думал, что прежде поработает и на заправке, и на кассе. Что будет жить с пятью людьми, после в маленькой комнатушке, а после и вовсе в рабочих помещениях, предоставленных Парком для сотрудников в качестве поддержки персонала. И нет-нет, Дик не возмущался, он знал, что будет тяжело: кто становился рок-звездой просто так? Тем более вдали от Лос-Анджелеса, куда юноша тоже непременно доберется. Когда-то. Чуть позже. Пока же он, работая с утра и до вечера (знаете, все эти Парки развлечений - это почти рабство за копейки, хотя Дик не жаловался, ему нравилось радовать других, и от детей отклик был живым да светлым, несмотря на усталость оно того стоило), а после - уже ночами - зависал с группой по улицам, клубам, да где попадётся. А там и конкуренция сильнее чем у проституток в борьбе за клиентов, потому за то, чтобы тебя послушали, иногда и самим приходилось доплачивать, что на деле сжирало немало денег из мизерной зарплаты. А там ещё и алкоголь, и развлечения, и как бы жить в Майями, не принимая нелегального - это тоже невозможно, жрало деньги. А когда тебе ещё и нет двадцати одного года, как и образования хотя бы среднего, тоже нет - это весьма себе... В общем, Теннесси-то Дик покинул, но коли родители посмеялись, любезно назвав его никак иначе как Хуем (Член, Писюн, Стручок - как вам угодно, юноша способен подобрать несколько десятков определения Того Самого), то и проходить всё должно через хуй да по пизде. О, а пизда, вы не поверите, хуй любила, потому Дика преследовала как самая верная фанатка. Но, снова, он не жаловался и продолжал двигаться... куда-то. Судя по всему, к какой-то новой форме пизды, ибо группа чуть более старших ребят, сваливших из Теннесси (собственно, это Дик с ними свалил, да, точнее они все месте, рок-звезды же - это коллектив!), начинала постепенно, ну... разваливаться, да? Так бывает, вы слышали подобные истории. Тони кажется потерялся с наркотой быстро и катился в никуда (не сказать, что Дик не окнкурировал), аж не догнать, Джимми с бабой какой-то спелся из Мексики, аж крышу снесло, остальные, ну... Не у всех мечты столь решительны, как у Дика, когда речь заходила о заправках, отсутствии сна и прочих испытаниях. Потому, как подозревал юноша, в скором времени он вообще останется один, и как-то придётся двигаться дальше. Или не двигаться. По факту: Дик, истекающий через два месяца годовой контракт с Парком, наркотики, рабочие (музыкальные) ночи и водка. Что же, достаточно напряженно для выносливости, как считаете?
А всё-таки Майями, тем более окрестности Орландо - это вам не захолустье Теннесси, пускай родные земли он, как носитель остатков в том числе и индейского генетического когда, искренне любил. Просто... так выходило по возможностям и перспективам, да не будем попсово бранить ни местное население, ни правительство. А Дик принялся менять это, как мог, унеся себя на иные территории. За мечтой, в первую из крупных точек на пути к таковой, так сказать. Мысль вообще не к тому велась: вне работы он, пользуясь своей молодостью и воистину странным, противоречивым характером, развлекался как мог. Даже вынуждал себя социализироваться, что, впрочем, выходило результатом пьяных обещаний, споров и проигранных, снова, споров. Дику что? Ему даже если и тяжело, ну в смысле, в новых людей, то глотнуть чего надо, или понюхать, или вспомнить про безысходность под названием жизнь (о, этот прекрасный юношеско-молодёжный максимализм, который честно знает, что всем насрать и никому ты в этой жизни не нужен), чтобы оказаться готовым к свершениям. Просто потому, что не то чтобы многое терять, а если так, то и чёрт с этим, нахуй, go.
Приблизительно от помести всех этих факторов - спора, нелегалки и "нехуй бля терять" - он и оказался после работы, даже с не до конца смытым воробьиным мэйком-апом, в одной из арендованных студий, где то и дело проводили всякий треш. Точно также: по фану, от безысходности да "терять нечего". А коли знакомых музыкантов и около того у Дика много, то они как завсегдатаи его и притащили. На сей раз тут анонимные целовашки. Ну, знаете, это когда тебе рандомно попадается человек и ты его целуешь, вслепую и без ёбу знания кто он(а) есть. Достаточно популярная штука в молодёжных кругах, когда вроде и всё прилично, а что там после будет - это вы уж сами решайте. Ну, гормоны там, возраст такой, экстремальное и просто более открытое поколение (то самое, что взращено хиппи, ага). Сам Дик себя к оторвам не относил, но... В общем, когда-то вы узнаете детали его личной и не только жизни. Суть в том, что похожие ивенты работали по схожим схемам, а уж как их организовывали - это пустяки и мелочная разница.
Дику вот попалась цифра девять, вытянутая из коробки для него самого, а поцеловать выпало цифру шесть. Ну и ладно. Сколько их, пять на пять? И ладно, в добрый путь, коли в крови нужный, критически необходимый после тяжкого дня химический состав, чтобы ещё и ночь пережить, а потому по фану втройне. Глаза завязаны, темно как в ебаных перспективах жизни, клёво в общем, самое то для клаустрофобов и им подобных. У Дика, спасибо воображению и химии, во тьме пятна да рисунки подобно калейдоскопу. А там и губы чьи-то. Правда, человек выше оказался - ну, видимо, в этот раз не девушка. Что же, бывает. Занимательнее в пять раз, хотя геем Дик не являлся. Наверное. Он, знаете ли, всегда относил себя к категории "музыкант", а те поди вообще не люди, куда им до конкретных определений.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon]Девять-ноль-четыре — он добирается сюда в катафалке. Орландо. Сначала пресловутые «911», а уже после, о, несчастливый номер машины, что крестись и падай. Попутчик, благо, на этот раз попался совсем неразговорчивый. Тлеющая самокрутка со смесью из табака и трав никому не помешает, даже если дымят, затягиваясь до сухости в глотке, так, что всё пространство перед глазами заволокло белёсыми клубами. В ответ на погашенную о дубовую крышку гроба сигарету возмущений не услышишь и подавно, постигая моральное и физическое разложение без всяких беспокойств. Ни тебе косых взглядов, ни излишеств в виде отпущенных невпопад комментариев да нетактичных вопросов — нет, спасибо. Не подавался, ещё раз благодарим, причащались чаще Господней матушки, а в сатанисты, нет, не записывались. Способ Уолта интереснее. Ну, знаете, когда систематически десна немеет во благо Отца, прожжённую слизистую в который раз сжигает Сын, а под языком растворяется Святой Дух. Дорога была безликой, с незаметно сменяющимися на горизонте картинками сквозь пыльное окно у пассажирского сидения, потому что синтетический привкус, разъедающий сухое нёбо, значил лишь одно — скоро пейзажи перед глазами закружатся яркими картинками трёх ёбаных цветов, а сознание в голове совершит очередную мёртвую петлю. Уроборос никак не может укусить себя да заглотнуть змеиный хвост, обращаясь непрерывным и бесконечно замкнутым кольцом. Ядовитая субстанция медленно отравляет организм, токсичным веществом растекаясь по взбухшим венам на руках. Зажатый в ладони билет до «белой комы» всегда имеет обязательную строку с обратным направлением, напечатанной пляшущим и неровным строем букв со смазанными чернилами, и которую почти никогда не удаётся прочитать. Диэтиламид d-лизергиновая кислота тает и растворяется на языке новыми красками, гарантируя очередную вереницу приходов. После перерывов всегда так, потому что, очевидно, паршиво. Нет, даже хуево. Фальшивка в шприце, таблетках или порошке, которую приходится дозировать, чтобы та не вошла в привычку.
Нотр-Дам-де-Монреаль — красиво, но не по карману. Можешь постоять снаружи, читая стишки или продавая сюрреалестичные портреты, но за такое в качестве платы получишь несколько суток да круглую сумму в чеке, что не соскребешь по карманам да кошелькам за все дни. Аренда самого дешёвого клуба не покрывает заработок, работа не за «спасибо» была, разумеется, лишь в удовольствие, но почти роскошью, хотя на перебиться кое-как хватало. Куда угодно, лишь бы не в Огайо. Может, удастся попытать удачу где-нибудь во Флориде, но обстоятельства, которые застал ЛаВей позже, никак, казалось, не вязались с пресловутым везением. Оказаться здесь, где-то за ширмами с поцелуями на камеру, это, о, почти резонно в попытках засветиться, но как-то сомнительно. В расспросы вдаваться не хотелось — хотелось таблетку под язык. Когда всё та же кислота начинает медленно растворяться, в силу концентрации обеспечить полноценный приход не обещая, настаёт черёд девятки. Последней, потому что не хотелось прощаться с цветной таблеткой из уже пустой пластины. Рассудок медленно сгорает под воздействием опиатов, нейроны разрываются, гормоны распространяются внутри, даруя эйфорию. Трезв — значит скучен.
Даже с завязанными глазами красочные картинки смешивались в смазанное полотно с хаотичным разбросом кислотных брызг ярких звёзд. Плотная тёмная ткань совсем не пропускала свет, а уж чья голова закружится и отяжелеет лишь сильнее — вопрос удачи. Уолт не идёт на ощупь, потому что за руку кто-то придерживает, чтобы случайно не врезаться в своего же партнёра, а посему лишь едва заметно пошатывающийся силуэт довольно легко лавирует. Останавливаясь же через какое-то время, тянет руку вперёд, затрагивая чужое плечо. Юноша или девушка — не столь важно, когда чуть ниже. Разница, вроде бы, невелика, да в лоб покойников целуют. Приходится слегка склонить корпус. Он усмехается неслышно, скорее даже просто тянет уголок губы в сторону, а руки заведены за спину — таковы правила.
«Переоценил» — мелькает в голове почти сразу же, со счетов, всяко не сбрасывая, а таки задерживаясь в поцелуе. Полетает позже, таблетка вновь на языке, но теперь уже чужом. Может, хоть так лучше станет. Хотя безвкусно, разумеется, никакого вкуса, и да хуй с ним.
— На шестёрку, — звучит где-то над ухом, стоит лишь вновь выпрямить спину. Он бы дал больше, но куда душой кривить, когда особо не польстишься, ибо же добрая шесть из самих десяти. Средне. Никак. Говорить было рано. И оценивать тоже никто не просил, но коли всё здесь — лишь карикатура с игрой теней и света, то почему нет.
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]Если по-хорошему, то кому не насрать на отзыв левого чувака, который просто цифра в череде других? Рандомные поцелуи, рандомные люди, почти рандомные оценки великих критиков или их отсутствие, рандомные решения, вообще всё - сплошной рандом. А когда это не первое число за сегодня, то, знаете, там и частично теряется разница. Дик-таки хоть и хуй, а блядь всё равно интроверсия так и спрашивала: сука, нахуя? И Дик следом: нахуя? А за неимением ответа, нахуя становилось "а хуя блядь нет". Потому, вот, отзыв, на который в общем-то посрать - середнячок и есть середнячок, да и его накрыло, если честно, неплохо, чтобы отойти не в мир иной, но в мир немного вне этого всего, а там и не париться особо, не прикладываться. Потому да, по-хорошему Дику насрать в том числе. Было бы. Должно было быть. Непременно, исключительно. Если бы не одно "но": он ебучий аудиал. Ебучий аудиал с перевязанными глазами. Ебучий обдолбанный аудиал с перевязанными глазами. Ебучий обдолбанный аудиал с перевязанными глазами без возможности особенно-то трогать, фактически задействовав лишь одну часть своего тела. И это, блядь, с какого-то хуя оказалось... уши. Одно большое внутреннее ухо, того самого аудилаа, и то самое, что реагировало на мир лучше осязания, зрения и вот этого всего, просто потому что более воспринимать нечего, особенно чтобы адекватно и без смазанного "догона". Ну, вернее, с ним, но не таким выраженным, как когда тактильность даже языком. Дика-то поди через час хоть как-то отпустит, он только после работы и закинулся, всего с полчаса в гараже с ребятами побрынчав. Но, снова-снова-снова-СНОВА, суть не в том: ебать, ебучему и вот это всё аудиалу, запало в мозг. Просто. Вдруг. В черепушку сраную, отчего-то ещё не откинувшуюся. ВЖУХ, и блядь какой сейчас день-год-мир-планета-страна-кто-президент-Америки. Все ещё Буш иди уже всё-таки Обама? Ай, блядь, пиздец.
Если честно, такие мероприятия Дику не нравились, как вы помните, too much of social interaction, too intense, просто он парнишка в принципе уламываемый, когда оно пахло развлечениями, чем-то новым и побегом от нахождения с собой, что вообще самый страшный из ночных кошмаров. Потому ему не то чтобы будет печально, если вдруг в следующий раз не пригласят - то хуй с ним, обдолбиться где-то или в гараже водки глотнёт, или побрянкает на гитаре, чай это высшее из наслаждений во всей сраной (прекрасной) вселенной. По крайней мере, когда ты немного не в этом мире и мозгом сбился в запутанную нить, то лучше либо отрезать, либо посчитать, что можно и на правила наплевать, и как-то в принце наплевать, и тупые мысли вдруг такие умные, знаете, назойливые, что за пять секунд так задолбят, что невозможно не повестись. Просто... почему нет? Тем более что на языке, знаете, осталась не только слюна, но и штукенция на вкус более знакомая и чуть выразительнее. Но, что главное - так и отбивавшийся внутри черепной коробки хрипловатый шепот. Блядь, вот так должен был звучать кленовый сироп, если бы можно было его как-то озвучить. Поверх рассыпчатого хлеба, что крошился, да. Вот так бы и звучал. И эта мысль Дику настолько вдруг понравилась, так зацепила, что буквально в мозгу, а значит и во рту, вспомнился вкус хлеба и кленового сиропа, и текстуры хлебных крошек, что отваливались от ломтя. Невыносимо, сука, просто в пизду так жить.
Потому, собственно, что бы там правилам не было предусмотрено, юноша нащупал не успевшее отойти от себя незнакомое, очевидно высокое тело, и дёрнул на себя, как бы не очень заботясь о... сути всей этой штуки. Просто вы сами побудьте аудиалом хоть немного, так ещё и обдолбанным, так ещё и поработав в тех местах, где работал Дик, так ещё и с большими мечтами - попробуйте, ага, с ума не сойти. И тут, знаете, попытка номер два. Правда, язык и вот это всё - оставьте при себе, ладно? Можете считать, что Уолкер просто заигрывает. Не флиртует, но скорее что-то говорит. Губами, беззвучно. Поверхностно, задорно. Потому что ему вообще-то насрать, как и по ту сторону - они даже друг друга не видели, не знали и как бы хуй ещё увидят - но при том и за посылку под языком спасибо, многое объясняло, и за секунду въевшееся в химозный мозг звучание тоже спасибо, прямо особенное.
-- Из девяти, mate, -- в манере того самого покачивающегося чувака, которым работал в том числе и в Диснейленде, как бы между делом. Потому что у них всего оценок-то сколько: от шести до девяти, не больше и не меньше. По крайней мере, так Дик решил, вот только что.
А после, наконец-то, это всё закончилось, вот буквально скоро. Повязка на глазах совсем размазала темные тени, сделав их то ли максимально аутентичными, то ли тематичными для того, чтобы побираться, то ли ещё хуле чего. Там еще какие-то оценки, хуй знает что в этом месте отличалось от других, но одно Уолкер решил точно: хрена он более в такие сунется, да, в смысле, места-то да, а мероприятия - нет. Всё-таки с рандомными людьми ему целоваться не нравилось, как и рандомные люди в принципе. Лучше в четырёх стенах, или на крыше, или просто с девицей какой, знаете ли, провести время чуть более интересно, хоть в парке, хоть на, снова, крыше, хоть где... чай в Диснейленде принцесс больше, чем принцев, и все они очень даже ничего, хоть Дику много и не нужно было. У него, вообще-то, в голове сейчас другое: пятна, пятна, узоры, 2D-реальность, смешанная с 3D, тьма с уличными фонарями и наушники в потертом, но трепетно хранимом плеере. Он умел беречь вещи десятилетиями, что уж.
Выйдя со студии, юноша устроился где-то там же у входа, понимая, что по улицам так дойдёт максимум что под машину, а потому, устроившись у стены почти в позе лотоса, постарался сделать лучшее из возможного: забить кленово-сиропный голос в голове другим голосом, тоже клёвым и прямо очень соответствующим. А там и тихий напев Hey Stoopid, только скорее зачитыванием-мотивами, а не пением - не его это, не его. Сюда бы, по-хорошему, гитару, но чего не было, с тем и исходили. Вместо того можно пальцами по асфальту постукивать, по стене, но ноге и ботинку, в конце-то концов. Это круче, чем с закрытыми глазами и чужими языками (взаимно) во рту, да. Или нет. Ай, хуй знает. Просто как-то нужно было повременить с кислотой, чтобы позже взяла, а не вот как сейчас, что хуй под машину, а не куда бы то ни было ещё. На такси тратиться неохота. А мысли вызвонить по своей старенькой Нокии приятелей как-то и не возникло. Поди, если в клубе, всё равно не услышат. Ладно, куда торопиться-то.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon] «Шестёрка из девяти» — возможно. А там как: некоторое время зависай в прострации, и увидишь цветные сны да яркий калейдоскоп всяких контрастных картинок. Шестёрка — просто номер среди десятка других, что уже давно растворились в толпе друг друга. Вместе с — о, а тот таки юношей оказался; не суть, да: — вместе с растворяющейся таблеткой на его языке, становясь этаким временным абортом против любых проблем и загонов. Толпа лицедеев уже начинала плясать свои хороводы по стенам и шкафам вокруг: на лютне и флейте играл Крысолов, нимфы кружились в изящном танце, цепляя за собой мутные взоры. Едва ли хотя бы кого-то из присутствующих можно назвать абсолютно трезвым во всех смыслах. И даже парня того не сразу узнаешь, не то ли забьёшь на далеко и подальше, теряясь девяткой за отсутствием смысла задерживаться здесь ещё на время.
«Живи долгую, нудную и бесперспективную жизнь, либо сгорай ежесекундно, через риск познавая всю яркость жизни», и, естественно, судя по сложившимся обстоятельствам, Уолт первое презирал. Выбирал второе, вспоминая то и дело маячащие на горизонте перспективы и призрачные возможности реализовать мечты. Раз за разом — яркие вспышки за громкой музыкой , стремительное и ощутимо контролируемое движение вниз по спирали, за которым алкоголь и нескончаемые попытки испытать свою удачу сквозь призму упаднического празднества рассудка. Он снова как-то бестолково, поддаваясь какому-то едва уловимому импульсу, чьи волны можно было поймать лишь самыми кончиками-подушечками, расшатывается на ногах, давя кривую-косую ухмыль бескровных губ — вечно в своём недо-обдолбанном состоянии, с хаотичным разбросом мыслей и растекающимися по светлой радужке зрачками, а когда зачем-то притягивают к себе, глаза широко распахнуты и вглядываются в темноту, не спеша протянуть руку к чужой или своей повязке. Голос складный, мягкий, чуть рокочущий — вероятно, таким можно очаровать любую девушку или юношу, ведь, как известно, первые «любят ушами», но это, знаете, дерьмо то ещё. Ответа не следует, как и последующих действий. Вот уж кто в душе не ёбет, что он здесь делает, так это Уолт ЛаВей. По фану. Просто зачем-то и кое-как. Повязку же стягивает почти сразу же, вместо последней водрузив на переносицу очки с тёмными стёклами, что скорее создавали контрастную ширму для новых красок, заставляя реальность тусклыми оттенками потеряться на её фоне. Просто какая-то студия, пара-тройка хаотично расставленных партнёров, чьих имён и лиц, покидая помещение, уже в жизни не вспомнишь да случайно не узнаешь.
За пределами студии уже стемнело, день предал себя покрову ночи, вопросы фундаментальной важности вроде смысла всего этого давно затерялись где-то в потоке обрывков фраз и людей, сменяясь простым рядом констатации фактов, вроде «о, неплохо переночевать где-нибудь в подворотне, на лавке, крыше...». А можно вообще не спать, слоняясь по улицам с неоновыми огнями световой аппаратуры и вывесок, заряжающих темноту своими вспышками. Одна рука ныряет в забитый всякой дребеденью карман: тот постоянно звенел мелочью, что всегда оставалась со сдачи, потом повсеместно спускаясь на сигареты, хотя чаще, всё же, в расход шли самодельные. А потом ещё ворох билетов, которые забываешь выкинуть; где-то, возможно, есть шанс найти пару ненужных и помятых ко всем чертям визиток. Куда-то запропастился старый швейцарский нож на все случаи жизни и, словом, любая дамочка позавидовала бы оному, ибо ЛаВей, как говорится, в карманы мог «впихнуть невпихуемое». Сначала вместо такой нужной сейчас зажигалки он выуживает неизвестно откуда взявшийся контрацептив. За неимением ещё одной руки, но не выбрасывая последний, лишь зажимает зубами, попутно переступая порог выхода из студии. Искомый предмет, наконец, нашёлся, но за первой парой щелчков не увидеть и слабого огонька — лишь изредка вылетающие искры, что раз на раз тоже приходились. А там, ну, увлечёшься, остановишься, пока поджигаешь измятую визитку, далеко-то и не уйдёшь.
Особенно когда голос чертовски узнаваемый. Особенно когда где-то снизу и слегка обдолбанный. Картонка разгоралась, самокрутку ещё не обхватили губами вместо уже имеющегося во рту предмета, который давно следовало вынуть. Нет, не неловко. Сколько там продлится это знакомство? Вот секунда, и он уже свернёт за угол. Да точно, не стоит и вглядываться в черты незнакомого лица, но вслушиваться в знакомый тембр. Но всё, очевидно, как и всегда: через пизду и хуй (Уолт рассмеялся бы, узнай он прямо сейчас о том, насколько, блять, буквально). А зрительный контакт, всё-таки, просто так не прервать.
— И сколько дал бы без таблетки? — эмпатия во взаимоотношениях с кем-либо, всё-таки, вещь всегда полезная, но снова тот же вопрос: нахуй сейчас? Вот это та самая ситуация, когда несёшь хуйню, но за неё едва ли стыдно: один из них так точно забыл о существовании такого понятия. Так вот первая ли вышла в бой, или же фортуна помогла, решив сыграть партию за Уолта, но определённо пришлось бы соврать, случись сообщить о существовании внутренней антипатии. Первое впечатление, разумеется, штука весьма и весьма обманчивая, да и сейчас судить о чём-то было слишком рано. Всегда есть риск разочаровать и разочароваться, но кто об этом думает, когда внутри уже рассредоточился холёный похуизм, приправленный едва уловимыми порывами задержаться. Вот прямо так: откидываясь на спину и находясь с опорой в виде стены, медленно съезжая ниже к земле.
Уолт не заморачивается особо, теперь уже свободной рукой заменяя ненужный предмет нужным, когда полыхающая картонка помогает подпалить сигарету. Отрава проникает в организм вместе с глубокими вдохами, растворяясь в воздухе со струёй выпущенного дыма. Несколько затяжек, голова и веки постепенно начинают тяжелеть, а медленно разъедаемый ядовитым веществом мозг и без того до отказа забит ватой, пуская электрические импульсы выброса адреналина в кровь. Все эти таблетки спрятаны среди и вместо лекарств по аптечкам с ампулами и аккуратно разложенными картонными коробками в них, а теперь позволяли ярким хаотичным вспышкам разных цветов выплясывать перед глазами свои танцы.
Отредактировано Walt LaVey (Ср, 1 Май 2019 22:10)
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]Тот момент, когда закрывай глаза или держи их открытыми - разница не очень. Вернее, так-то очень, но не в том смысле. Т.е. если глаза закрыть, то пятна и узоры плывут прямо в темноте, вне контекста, накладываясь прямо поверх отпечатков уличного света на сетчатке глаза. Вроде и круто, но очень оторвано и без глубины, запомните. А если глаза открытые, то так и щурятся немого, но не моргают. И тогда, если открытые, как бы есть картинка, она 1D, а поверх неё накладываются узоры, местами провалы, искажения цветов, какие-то рандомные движения. И ты как бы и вне, и в реальности одновременно. От этого в голове кружится и тошнит, вообще не фигурально, но от общих нюансов состояния - похуй, даже как-то антуража привносило, проникновение полное, тотальное, абсолютное, всепоглощающее на каждом из уровней, если позволите. И моргать. Дик почти забывал моргать, через раз себе напоминая об этом, только когда глаза начинали щипать или слезиться (тут уже игра света, неона и фонарей, вы ведь понимаете, как оно бывало). Собственный голос звучал не своим вовсе, и почти не громче того, что в голове - с музыкой и сопровождением. Мыслей в голове нет, а если что и было, то оно просто билось о стенки черепушки, так и оставаясь бесформенными зародышами, столь ничтожными, что кончали выкидышами, не требующими искусственного абортирования. Потому, в общем-то, в голове почти пустота, никакой конкретики, лишь рандомность с её столь же рандомным заполнением - прекрас-с-с-сно. И никакой необходимости взаимодействовать с миром. Пока Дика не погнали - а выглядел он, несмотря на прежнее описание, получше многих из тех, кого обычно гнали, т.е. понятно даже, что не бездомный и не хронически обдолбанный - уж точно. Под стеной хорошо. Ноги затекли, а касания-постукивания по ним пальцами отзывались подобно кругам по воде, где вода - это кожа под изношенными, но пока ещё гордо уцелевшими тёмными джинсами. В этом всём ни точного осязания, никаких запахов, только звуки, много и одновременно с тем глухо. О, Дику ведь и без того становилось хорошо-чудово прежде, а теперь, спасибо цифре шесть, стало ещё лучше, хоть и подарочек на языке едва ли сохранил свой вкус, вы ведь понимаете, не так ли?
К слову о таблетке: какой-то наиболее выразительный, плывущий, мурлыкающий, царапающий вместе с тем звук, как-то нагло сумевший прорваться среди всех прочих. Откуда-то сверху-позади, кажется. Он заставил обратить на себя внимание, повернуть головой туда-сюда, обо шея затекла, немного отвиснув, и поднять глаза, чуть повернув голову, тем самим словив порцию света и контуров на своём лице. Прищуриться.
На пару секунд зависнуть. Понять, что фигура незнакомая. Попытаться подумать, к чему вопрос, о чём речь, кто это, какая оценка. Остановиться на упакованной резинке во рту. От этого брови непроизвольно немного поползли наверх, а легкий прищур никуда не делся - таки-сука свет слепил и всё раздваивал, оставляя от объектов их отпечаток, малоподвижный и не сразу исчезающий.
- Э-э? - высоко интеллектуально и очень красноречиво. Брови, так и не сменив своего положения, остались приподнятыми, а взгляд вот отведён, как и голова возвращена обратно, т.е. упёрта о каменную стену. А, моргнул, вспомнил вдруг. Это, значит, Дику сейчас переспать предлагали? Ну, он вообще-то с парнями-то ещё не спал, хотя конечно звучало прямо как что-то новое. Или пойти проститутку снять? Ну, он вообще-то не любил проституток, да и не то чтобы нуждался сейчас в подобном, если интимно его не трогать... Брови переползли в состояние насупленности, и на какое-то время Дик выпал из реальности, впал в себя. Нос затронул дым.
Нет, этого чувака он не знал - а что чувак, то точно, хотя кто-то бы и мог поспорить о внешнем виде. А потом бьющийся в голове голос совпал с тем звучанием, что было прежде - после одних из губ - и откуда-то сверху, с потолка в сознании посыпались кусочки мозайки, собрав основную, центральную часть картины. Вот же! Вот же! Значит, это так выглядел тот Голос? Шесть, там точно была поза шесть на девять, валет, но карт не было. Ай, в глазах колода запульсировала, от чего юноша повёл носом, на секунду замотило, ибо голова закружилась от черно-красного.
А спустя ещё целую вечность повернулся.
- От шести до девяти... - нет, не так. Наоборот, upside down, please close your eyes and WATCH, make it harder, - от девяти до шести, где шесть, - пауза, подобрать слова на приятном плавном, неторопливом, тянущемся, но вечно путающемся что трезвым, что пьяном языке, тут дальше важное уточнение, - это предел лимита, - вдох, голова оторвалась от стены, склонилась вниз, почти подбородком к шее, в то время как взгляд вы попытке сфокусироваться к Голосу, - то насколько ты твёрдый? - нет, как мягкость ело может быть твердой, кости твердые, член может твердый, кирпич в пробитой голове может быть твёрдым, но не "ты твёрдый"... слишком рано вообще говорить о твердости, да, даже если там вдруг что-то как-то связано с членом. Дик разумно (!) посчитал, что стоило уточнить. Он вообще прекрасно (почти) соображал, просто где-то что-то терялось по дороге от соображаловки к фактическому воплощению в реальности. А противиться этому как-то и не пытался. Опять же, не за то ведь платил и не для того принимал. - Если на ноги встать. И пойти. Гипопо... очень-потетически, - потому что своё чудо он рассчитал, а чужое на языке нет, и тут уже, конечно, вопрос, как добираться домой, и добираться ли вообще, и... Ай, была мысль в голове да ускользнула. Опёрся руками об асфальт, чуть оттолкнулся, чтобы выпрямить затёкшую спину, всё также глядя вроде как на Голос своими тёмными глазами, разве что кое-как свет от двери отражавший.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon]Резинка во рту — хорошо, конечно, но не в его и лучше бы вообще без, хотя, как показывала практика, ибо экзистенциальный опыт, как говорится, интересный. Ну, а вот если искренне и по факту — не похуй ли? Да, именно. Следует полагать, что любое «от» и «до». Вот прямо так, когда и после, кажется, уже не вспомнишь о том, где, как и зачем, а одноразовые знакомства, как и контрацептивы, они на то и одноразовые, чтобы забить. Понимаете? Торопиться некуда, идти тоже. Орландо встретил брезжущими световыми вспышками, цветным неоном вывесок и кислотными искрами светящихся огоньков, что плясали перед глазами, стоило лишь сомкнуть. Даже с самой тёмной повязкой с темнотой не встретишься, отчего с открытыми ничем не хуже. Вот так и с Уолтом — имеющиеся сейчас паузы вовсе не неловкие и едва ли когда-либо были таковыми, а пустота, которую застанешь сразу после того, как окончательно протрезвеешь, заполнится всё теми же воспоминаниями о вспышках и огоньках. Что, конечно же, маловероятно, а на весь абсолют не бывает никогда. Ну, трезвый рассудок, в смысле. А там поди и deja vu словишь, если снова поместишь таблетку под язык. Хотя, конечно, как посмотреть — один только отдалённо знакомый голос возвращал к этому состоянию, вместе с синтетическим ядом проникая внутрь да разрывая и сжигая нейроны мозга один за другим. Слияние этих двух ебаных голосов.Воспринималось, конечно же, сквозь затуманенный слоем сахарной ваты рассудок, но всё же последовательно и со всеми смыслами этого бреда, слетающего с заплетающегося языка, но, всяко, несущего свой давно понятный смысл.
Всё кроме, кажется, начинает смазываться так, словно перед глазами был этот пляшущий пейзаж на детской карусели, следом утягивающий за собой последнюю фигуру с чуть растрёпанными волосами, растёкшимся макияжем и неяркой россыпью родинок на шее, которые и не сразу рассмотришь. В полумраке собеседника видно плохо, но чуть приблизишься, и уже разглядишь чужое лицо получше. Голос невнятным рокотом сплетался с хаотичными мыслями, путаясь в многочисленных обрывочных нитях непонятных фраз и предложений, за которыми следует молчание. Он хотел подняться и куда-то идти? Хуй на. Оно, разумеется, можно, ну, там как-нибудь да придерживая друг друга в попытках не упасть, но, опять же. Вряд ли подобный исход можно было предугадать, вот только исключать никак нельзя. Ни оказавшуюся на языке лишнюю таблетку, что штормит, понятное дело, похуже прочего, ни точно такую же случайную сигарету во рту. Таким же случайным путём, как и презерватив, как и совершенно бредовая мысль о том, что, да нет, блядь, не переспать!
— Претендуешь на девятку, — пауза, — можем повторить. У предела нет лимита, — у лимита нет предела. И правда. И посему, ну, не по-товарищески как-то и самокрутку-то в одного раскуривать. Выдох, сизое облако дыма растворяется перед глазами, сквозь туман мелькают картинки. Выражение лица отражает только единственное «а хули нет», когда всё-таки да. И ещё пойти. Куда пойти? Разве есть куда? Нет, правда, если есть, то замечательно. С перерывами на паузы и перекуры.
Два пальца зажимают сигарету, снова вынимают, тянут руку к чужим губам. Уолт невозмутимо пожимает плечами, секундой позже перемещая взгляд на руки парня, чьего имени он не знал, и что интересовало сейчас даже меньше чем необходимость узнать, что это там за хрень за фонарным столбом вместо парапета растянулась, и почему он подносит сигарету к чужому рту вместо своего. При всём при том, что с дневным светом вряд ли вспомнишь не то чтобы имя товарища, но и то, как он вообще выглядел. А, он ещё не упоминал? Кажется, глупо отказывать в уже предложенной услуге, а посему сигарета, зажатая между своих пальцев с парочкой холодных металлических колец на них, уже поднесена. Дышит или нет, там уже к чёрту. Дышит. Опускает взгляд на губы напротив, что сейчас, по сути, должны были дать немой ответ, приоткрывшись для того, чтобы принять из рук Уолта сигарету. Позже он отвлекается, чуть поднимая голову и прикрывая глаза, а эти галогеновые всё ещё смотрят, что, казалось, не даровало ни капли дискомфорта, растягивая момент на несколько неспешных десятков минут, что тянулись, всяко, не так медленно. Эффект, скажем так, имеет свойство «накрыть» не сразу. Вот как раз к тому моменту минуют эти пятнадцать-двадцать минут, а яркие и стремительно сменяющие друг друга картинки на фоне темноты всё ускорялись. Не конечная точка, разумеется, но шатает, стоя на ногах, прилично, что только и держись за... как его там? Кажется, кто-то разбил пару бутылок совсем рядом, а вон там кто-то подрался или машина в тот самый столб въехала — хуй знает. Не ебёт, спасибо за компанию.
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]Знаете, вот временами что хуй, что клей, что петарду в рот засунь - и оно как-то одинаково. Ну, вот открыть (губы) больше-меньше, дышать через рот иди через нос, может быть даже не сдохнуть от токсичности - клёво, если так, поди до клуба "27" дожить шанс имелся, а почти восемь лет - это срок немалый, да, Дику, ещё выживать да не дохнуть. Там ведь как: хуй безобиден, клей лишь раздирал в кровь, а вот петарда - петарда уже интересно. Потому что петарда, она как мини-динамит: доходит до основания (почти как губы при минете, только с немного иным эффектом), догорает, с огоньком, дымком или без, а потом - БУМ - и у тебя нет половины морды, кожа и остатки той самой морды кровоточат, коптятся, дымятся, кругом боль, шок, слепота и всё, конец, красивая и яркая бордовая смерть. Ибо нечего всякие сомнительные предметы брать в рот, мамы с детства учили, если жизнь дорога - или по крайней мере целая морда, чтобы без сожженной кожи и оторванных частей лица, чтобы гроб не закрытый. Не так ли выглядело то, что звалось в народе бэд трипом? Пожалуй, определённо, скорее всего, в этот раз не тянуло.Просто нелепая случайность рандомной смерти не по-плану, возьми ты в рот что-то более опасное нежели хуй и более взрывчатое, нежели клей. Хотя то, что неволей самого сына Сатаны принесло, о чём парнишка ещё, конечно же, не догадывался - это конечно многое говорило, и скажет... потом, если к утру не растворится. Сына Сатаны, чего-то там пихающего в рот, да. Со знакомым запахом и оказавшимся вдруг критично важным, хоть и очень обжигающим слизистую, словно никогда прежде не то что не курил, но прямо подыхал от любого дыма. А вторая часть мозга, как бы надвое разделившегося и существовавшего как бы в параллелях друг друга, напомнила, что Уолкер уже целую вечность не курил, почти час, а то и больше, что даже дольше, чем бесконечность, и ощущалось вдруг как самый сильный из голодов.
Потому - затяжка, ноль вопросов и трижды отпечатавшийся на сетчатке глаз горящий кончик самопалки, такой яркий, буквально слепивший и гасивший всё-всё остальное, что имелось в поле зрения. Потому затяжка, глаза к чёрту закрыты - отпечатки никуда не делись, а там и назад откинулся. Кто этот парнишка, откуда, почему и для чего сидел рядом - а не похуй ли? Они, очевидно, оба обдолбаны, оба не лезли в переулки драться, в общем-то никому не мешали и находились, по тем или иным причинам, в состоянии весьма... скажем, познавательном, философском, располагавшему к искусству, как минимум - самопознания и терпения. Хотя затяжка и зашла Дику странно, словно и не в его тело вовсе, одновременно как бы очень нужная, как сам воздух, но при том лишняя, как обилие пены на переваренных макаронах в кастрюле, да. Наверное скоро его блеванёт, или кровь носом пойдёт, или ничего, а может и не скоро. Похуй, в общем-то, просто по факту, чтобы знать: Дик не рассчитывал на такой комплект, у него планы не столь масштабные и... Ай, похуй, подарок на язык и между губ, не герпес даже. Мазанный кивок, такая же мазаная улыбка, и он отпрянул от самопалки, откинувшись затылком о стену и чуть съехав вниз, подтянув к себе колени. Не то в намерении встать, не то просто проверяя наличие у себя ног как таковых, успевших потеряться в ощущении.
- "Девятка" в качестве одного из чисел нум... мерологи-ическ'го ядр'а – это идеа-лизм, возведЁнныЙ в стату-ус основног'о жи-и-зненного принципа. Фиг'уральн' выражаясь, мы не претендуем на то, что понимаем Цель Творения, но наде-е-еемся, чт-о-о всё устроено разумно и-и-и "кончится хорошо", - путанным языком, одновременно загадочно, невнятно, убедительно, мурчаще, в состоянии дзена и Не Отсюда, а Оттуда не то затараторил, не то затянул, после исключительно мило захихикав. - Моя мамуля часто смотрела ящик, а ящик полон дерьма, которое как девять - ФЖУХ, - покачивание корпусом, задел плечом чужую часть тела, - и ты ОП! Помнишь. Вдруг. Из чертог, только не черти, а дерьмо, - и всё хихикал, да хихикал (сам шугался), очень дурно. А от собственного смеха тоже дурно, тошно во всём теле, при том что запоздалыми вибрациями, и картинки с пятнами скакали, и звуки доходили точно также. И ужасный расфокус, и прикольно, и вообще как-то... слова, зачем? Пауза, зависон, мысль резко оборвалась, заморозилась. Дыхание стало медленным и тяжелым. Coma white, micro-coma. Timeless.
- Так вот, девятка, - в голове вспышкой из неоткуда, из безвременья, всплыла рандомная часть речи, остальное бытие (или из него) прежде чутка выпало, непонятно как проползло рядом. - Повтор, свет, резинка, дождь по асфальту... - да, никакого дождя, но просто не спрашивайте. - Ты говорил про претенд... дэн-денцию, - не открывая глаз, рисовавших поверх чёрной бесконечности свою бессмысленную вселенную. Стоит их открыть и реальность нереальная проследует вслед за появившимися картинками относительности, а пока не торопился. Надо найти себя, и силы в себе. - Для этого стоит нам, наверное... Заглянуть? Ко мне, - и неплохо бы успеть до послезавтра, чтобы в Парке его не пнули ни в штрафы, ни в принципе. Он же как бы почти (нет) взрослый, необразованный и нашедший самую прекрасную работу на фабрике Детских Грёз работу, собрав всю блядскую удачу в охапке. За такое надо держаться, да... Хотя сейчас бы лучше держаться за стену и красную нить (что начиналась из дыры, куда провалился Белый Кролик, оставленный сегодня без внимания вовсе), что, стоит открыть глаза, непременно попиздится с ярко-желтой стрелкой за право прочертить дорогу и привести в подобие дома. Ведь вести - это животное, первичное стремление; вести или быть ведомым, to use or to be used; led to let.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon]— ...свет, блять, нет, — пауза. — Резинки... не было, — летая одновременно где-то «там», и пребывая, меж тем, здесь, Уолт слегка качнул головой, прикладываясь затылком к холодной стене и выдыхая слова вместе с дымом тлеющей сигареты, привычно зажатой меж двух пальцев. Или была? Нет, он точно уверен, что не была. Пауза не задерживается надолго, с прикрытыми веками та же история, а посему взгляд снова покосился в сторону, к профилю, за которым не то пейзажи качались, не то сама фигура приходила в неизменное движение.
Нет, это всё совсем и не так важно. Нет ничего фундаментально важного. Или просто важного. Любого. Нет. При несколько ином раскладе, хотя, может, и всё при том же, можно было подумать, что чёрт-те-два-хуй кто просто так сунется с таблетками на языках в чужие рты, а потом просто так решит остановиться, после, о, самокрутку на двоих раскуривать и куда-то звать повторить сие. Да и много чего после, если так посмотреть. Слишком много. Чрезвычайно. Хотя нет, не поймёт: если вот сейчас перефразировать и донести смысл всего предельно ясно и буквально, то ни один из них, кажется, ни в коем разе не согласится безоговорочно с тем, что сейчас они, вроде как, договаривались о выборе места, где можно спокойно, кхм, отвлечься. Прямо здесь, под боком у студии, конечно, ничем не хуже, но идти зачем-то надо. Так вот. Ни у одного не возникло вопросов и ответов на то, зачем и почему, а высокая и заметно шатающаяся фигура, всё-таки, остановилась да задержалась рядом, безвольно съезжая по стене. Он — этот паренёк, накуренный так, что не каждый и говорить в состоянии будет — они... они, да, продолжали вести беседу, понимая и толкуя фразы сакрально по-своему и в меру уровня восприятия действительности, а итог неизменно к чему-то да вёл. При том, всё же, никакого смысла за собой происходящее не несло, двойного дна у ЛаВея не было. Или было, но не здесь, не сейчас и не с кем-то там на «Х». Или нет. Или показалось. Возможно, что выдумка.
— Перевернуть девятку. Д-а. Ты не можешь, — выдох, до конца неизвестно, фон ли за ним двигался, сам ли молодой человек, но смех его заразителен. — ...отрицать дерьмо, — а там ведь как: всё по цепочке, одно за другим, и от хохота голову кружит ощутимо сильнее. Особенно в те моменты, когда вперёд откидываешься или случайно находишь опору в виде чужого плеча, прикладываясь виском и шумно выдыхая. Отличная точка опоры, когда уже не сомневаешься, что при малейшем движении всё вокруг закружится с новой силой. Смех снова берёт цепной реакцией, усиливая этакое кислородное голодание вместе с головокружением и ярчайшими вспышками вокруг пятен на месте лиц. Такими смазанными к среднему тону блинчиками: непонятными, плохо различимыми и хаотичными, но теперь всё чаще цветными.
Уолт молчит, гипнотизирует невидящим взглядом силуэты и тени от высоченных столбов в небо, где у ЛаВея почти всегда плавали пираньи, полупрозрачные блестящие медузы, едва различимые на фоне остальных, и какие-то зубатки, стоило лишь поднять глаза и рассмотреть их внимательно. Иногда небо было забрызгано ярко-красными каплями, иногда те же срывались с него тяжёлым градом чего-то багрового, падая на лицо и плечи, но сейчас там было темно. Только золотистых рыбок вместо звёзд разбросало по всему темнеющему небосводу, или он это с закрытыми глазами... хуй знает. Куда-то идти? Есть куда? Прекрасно. Идти, правда, получится, ну, кое-как да с Божьей помощью. И всё же. Одна ладонь скользит по чужому плечу, цепляясь за кусок какой-то материи и, кажется, даже задевая неопределённый участок обнажённой кожи. Чуть шершавая ладонь, ненадолго задержавшись, слезает с острого локтя или коленки. Или не коленки, тут уж не определишь да как пожелаешь. Подушечки пальцев незамысловато касаются чего-то металлического, минуя замок, после чего своей рукой Уолт вальяжно накрывает чужую сверху, цепляя на тыльную сторону прохладу прикосновений зыбкой волны своих (не) случайных касаний. Вытянутые фаланги помещены между чужими в крепком замке из рук, после чего ЛаВей дёргает парня на себя, не то ли чтобы встать, не то ли пытаясь не упасть. Хотя сомнительно, конечно же, когда проще искать опору за спиной.
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]Это что, подождите, некто согласился встать и пойти? Смельчак. Нет, не то чтобы Дик сомневался, допустим, в своей способности встать - с этим всё в порядке. А вот дойти, дойти куда надо, дойти без приключений (вообще-то Орландо - это не самое безосное место, особенно в ночное время, так, просто для общей сводки), дойти без попадания в полицию или дрёма прямо на улице, откуда не погонят - вот это уже походило на вызов. Потому, воистину, великий человек ему попался, Уолкер убедился раз и навсегда, невзирая ни на что (о чём забудет уже спустя дай боже минут пятнадцать).
Потому море волнуется раз, ноги плавают два, окружение слоями разъезжается три, точку опоры в моменте найди. С какой-то из попыток, с упором на стену, протянутую почти в картинном легендарном жестом руку, плывущими пальцами с расстроенной в трёх оттенках светлого кожей, героически-стоически поднялся. И даже словил себя на мысли, что у них почти как "Страх и ненависть в Лас-Вегасе", только локация более заурядна, менее раскручена, а багажник весь ушёл вовнутрь, не откладываясь на чёрный день. Что же, подобные книги Дик всегда находил особенно выдающимися, потому, собственно, отчего и нет? Там всё даже тюрьмой не закончилось, аминь. Авось и им повезёт (если нет, то по крайней мере стабильное питание, крыша над головой и налаженная личная жизнь года эдак на два, да).
Оказавшись на ногах, ещё какое-то время Уолкер опирался спиной о стену, однако чужую руку так и не опускал. Ему оно то ли естественно, то ли спасительно, то ли просто забыл, но факт оставался фактом: подъем на ноги на данном действии никак не сказался. И нет-нет, Дик даже чудом не споткнулся, даже не налетел на неизменно незнакомую высокую фигуру, просто потому что стены, а для падения и налета требовалось больше координации, чем имелось у него. Или юноша просто не заметил, как подержался на пару секунд второй рукой, предотвращая тем самым столкновение и падение обоих назад. Вместо того лишь и второго тоже ненадолго к стене пригласил поглаживающим жестом. Ну а что. Вот они посидели немного, и ничего. Вот переть постоят немного, и тоже ничего. Всё поэтапно. Им ещё три мили никуда не торопиться, а там уже возьмут такси, в том районе и в это время дешево. Или нет. Дик ничего не решал, чтобы точно.
- Знаешь, Шесть, - имени не знал, спрашивать как-то и не стремился, но вот обратиться к Голосу очень хотелось напрямую, чтобы не безличностно, коли во всем этом изобилии текстур, фигур и смежной реальности имелось что-то одно постоянное и определенное, - я очень не рассчитывал на... ещё одну пластинку, - с такого положения света оказалось чуть больше, и если очень-очень сфокусироваться и представить, что при снятии ненастоящих и пририсованных слоёв не существует, то частично можно было (впервые за ночь) рассмотреть, собственно, в каком-то смысле виновника состояния Дика "перебор". - У меня была своя, я был под своей, и не планировал, можно же ку-ку... - сложил губы, очень натурально показывая и издавая присвистывающий звук, чуть надув щеки, - ку-ку-кунуться, да? Представляешь, если бы потом пошло по второму кругу, ты тянешься, а тебя оп - жмурик кукунутый... потому что не планировал, - юноша кивнул и, устав щуриться, уставил глаза себе под ноги. Там асфальт раздут и неровен, тяжело будет идти, как по плохо надутому батуту. Но ничего.
- Так, - раз-два-три. Дик решительно оттолкнулся от стены и сделал шаг в сторону дороги, неизменно не отпуская чужой руки, то ли забытой, то ли... вот да, которое второе "то ли". - Дорога, парк, МакДак, дорога, мост, дорога, такси, - инструктажах, если вы не поняли. Всё, что всплыло в памяти хотя бы показалось реальным и знакомым, потому шанс дойти (попытаться) до конечной точки имелся. - Цель одна, а мир стремится всех сломать, но пока мы ссым на дороги и решаем, где ставить мусорки для бычков, нам ни про чём, - вообще-то Дик добрый, просто сейчас весь мир стал к ним войной, ну, вы понимаете, испытания. И это всё то ли очень расплывчато, то ли очень задорно.
- Шесть, мы выступаем, - и кивнул куда-то в сторону ближайшего пешеходного, что расстраивался или и того сильнее застывал-множился огнями светофора вдали. Насколько вдали - объективно сейчас не сказать. Проверят, им всё равно туда.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon] Реальность, как под воздействием всяких дурных веществ оно и бывает, вполне себе очевидно смазывается и пляшет, оставляя тебя зрителем и одновременно главным действующим лицом, вокруг которого творится невесть что. Здесь уже давно стемнело, а фонарные столбы, обычно горящие приятным желтоватым светом, тут, в Орландо, слепили и жгли роговицы, отпечатываясь кислотно-зелёными и красными вспышками. Привычный шум дорог, подобно белому и незаметному, погружал улицу в своеобразную тишину, что не отвлекала на себя внимание, а служила лишь прозрачным фоном. Слишком подвижным прозрачным фоном. Чужая ладонь в своей руке, о, всё ещё с цепким захватом в ответ, она как очевидная вынужденная мера, что не позволяет случайно сменить угол обзора. Вот который следует за всеми ударами ему сопутствующими. Ну, вы представляете, когда идёшь до определённой точки, пробираешься сквозь огонь, воду и подвижный асфальт, проминающийся под каждым шагом ног как опоры не самой устойчивой, а потом внезапно и столб ближе, и мимо проезжающая машина просигналила так оглушительно громко, что по вискам бьёт, а уши ладонями закрыть не можешь. Рука занята. Слишком удачно Уолт дёрнул юношу на себя, при том чудом не покосившись назад, когда одна нога уже была занесена над дорогой. Неизвестно, что он увидел быстрее — пару слепящих глаза фар или громкий сигнал, но ещё не до конца атрофировавшееся чувство самосохранения отчего-то непреднамеренно и как по щелчку сработало действительно в нужный момент. Чрезвычайно.
— ...на это ты тоже не рас-считывал? Чувство сохранения, само... мы нашли ком-роо-мисс, — для довольно заплетающегося языка это какое-то слишком мудрёное слово, невнятно вертевшееся на языке. На губах растягивается елейная улыбка, голова кружится. Они как-то зря вообще подняться решили, раз уж зашла речь об ошибках.
—...а кто сказал, что я пытаюсь тебя... — щелчок пальцами, брови слегка сведены к переносице. Там точно было какое-то слово. Что-то на «ку-ку» или вроде того. — Слишком уж ты недоброго мнения... Всего лишь таблетка. Ужасно подействовавшая просто таблетка, — эхом повторяет ЛаВей, вглядываясь в зеркало, где, по идее, должно быть его отражение. Там снова какие-то трудно различимые сменяющие друг друга картинки, а рядом парень, который чудом всё ещё держится на ногах, покачиваясь подобно морским волнам. Рёбра будто в одно мгновение оказываются стянуты тугими нитями, смещая лёгкие и перекрывая дыхательные пути вместе с желанием сделать очередной грузный выдох. В глотке застревает ком, а тяжёлое дыхание позволяет лишь шумно сглотнуть, почувствовав только ничтожную долю уверенности в возможности идти, оставшейся от когда бы то ни было трезвого рассудка, что не показывался в связи с главенствованием иных синтетических вещей в организме. Кажется, из этой забегаловки их каким-то невероятнейшим образом всё-таки не выставили, завидев очевидно нетрезвых молодых людей. Как именно — помнится плохо, но зато есть ледяная вода и что-то твёрдое, что разбилось о кафельный пол.
Когда ты не способен опознать конкретный предмет, воображение имеет свойство разыгрываться от и до в противоположную от истинного назначения объекта сторону. Забитый в стене гвоздь может оказаться насекомым, а искомое такси — лишь размытым жёлтым пятном, что снова и снова неприятно сигналит. Уолт держался ещё кое-как. Ну, в силу только одного косяка и одной таблетки, что давно растворилась на языке, и за которой из щедрости да широты сердечной не последовала вторая. Если же попытаться потащить паренька на себе, то оба встретятся с мягким асфальтом гораздо раньше, чем сделают пару шагов всё там же. Так быстро, как от стен неизвестной студии до фонарного столба со светофором, с переменной частотой загорающимся какими-то оттенками фиолетового.
Снова щелчок, к двум голосам присоединился третий, сливаясь во что-то неразборчивое и непонятное. Не то ли акцент какой-то странный, возможно, о, всего лишь незнакомый язык или вполне себе очевидный побочный эффект, не позволяющий выцепить из монотонного шума какие-то отдалённо знакомые слова. И потом рука почему-то снова занята чьей-то, и... они куда-то едут? Блядский наебанный кто-он-там-есть и чуть более вменяемый Уолт, пытающийся выяснить название пункта назначения, когда сам едва соображаешь, а в точности повторить и выговорить уже сказанное, о, это уже как выжить после передоза, что ныне актуально как никогда. Всяко, в конце они где-то остановились, поэтому всё потеряно, но ещё не до критичного. А потом бам с несдержанным «блять» да парой чего-то плохо различимого. И откуда-то взявшаяся лестница с ударом или о что-то мягкое, или голова ватой забита настолько, что почти не чувствовалось. Как карусель или пол, который почему-то маятник, что два тела так и бросает по разным сторонам.
—...а где рука? — осведомляется в какой-то момент Уолт, находя себя едва не на четвереньках, когда вот-вот виском проедешься по лестнице, но вовремя выставленная вперёд ладонь вдруг помогла. Рука была левее, ЛаВей тянулся к бедру, нашёлся вообще с коленом. Чужим. Или не коленом, тут уже как повезёт, ну, если откуда-то сверху не раздастся ответное неразборчивое мычание, которое, кажется, ещё и возмущённое.
Отредактировано Walt LaVey (Ср, 1 Май 2019 22:13)
Чтобы понять, что угроза бэд трипа вовсе не эфемерна, достаточно лишь оказаться на месте Дика. Он же, знаете, может и был бы совсем заядлым потребителем всего на свете, однако работа, так или иначе, удерживала его хоть в каких рукавицах. Приходилось готовиться к новому дню, не пускаться ни в запои, ни в долгие трипы, потому что график и требования к героям сказок - они без перегара, логично, а совести на обратное даже бунтарю вроде Дика хватало. Вот уж точно, что у детей отнимать радость и деньги их родителей впустую - неправильно, да и не для того в сказку устраивался. Там, знаете ли, в декорациях и на стройке розового мира Уолкеру даже нравилось, он там и проникался, и отвлекался, хоть на его собственную мечту это походило мало. Та часть ребёнка, что жива в нём до сих пор и наверное никогда не вымрет, искренне радовалась каждый раз, когда приходилось напяливать на себя тот или иной костюм, улыбаться, подписывать блокноты, хоть всё работало по шаблону, почти безличностно. Оно тормозило вредность и пагубность внутри юноши, вот честно. А потому, сколь много всего он бы год назад не принимал, как бы себя два или три года назад не вёл, сейчас имел некое понятие контроля - как и цель в жизни, на которую необходимо было работать. Наркотики стали для него скорее способом уйти от стресса, заменой сна и неприятных социальных интеракций, как и источником вдохновения, когда сил не оставалось. Простой способ расслабиться, да и просто найти единомышленников, ведь какие творческие, да ещё и в Майями, ничего не принимают? Кайф и истина, ничего особенного. Вот потому его теперь и крыло, едва сдерживаемые черты бэд-сайда со всеми его кошмарами и паникой: свою границу мальчишка рассчитал, но не внедрение в него... Голоса со всем этим вот. Спасибо, что пока оно весело, и спасибо, что нога за границей зависла, но не ступила, как и тушку не перевалила.
Что, впрочем, не мешало утверждать, что подобный опыт у Дика не в первый и не в последний раз. Особенно не в последний. Там, знаете ли, без прогресса и рецессии никак. А что будет спустя два месяца, когда нынешний контракт закончится, а на новый он не подпишется... Упс, возвращаемся в настоящее. Тут пятна, отпечатки и вселенная, похожая на волну. Сильно, часто, аритмично бьющееся сердце, тепло-влажная чужая рука и много-много необходимости ходить. Иногда (часто) путаться в ногах, спотыкаться, время-то от времени находить твердые поверхности вне положения лёжа: кажется, был столик в ярком месте, потом скамейка в мало-освещённом парке, потом какой-то столб, вроде даже не один, и какая-то машина (Дик говорил о такси, да? Значит, они дотуда и добрались). Пока ребята ехали, Уолкер совсем закружился, скорость за стеклом буквально подняла в нём тошноту и головокружение, от чего цвета, мир в пятнах, повсеместных птицах и насекомых, слились в около-радужную блевотину, намазываемую поверх черноты, и позади на задний фон тоже. Хорошо, что всё это почти в тишине, потому что оно - отсутствие каких-то ярких звуков, помимо периодического бормотания около-важного бреда Шестью и им самим - помогало Дику держаться за мысли и хоть в общих чертах помнить про точку назначения и то, как она называлась. Что не мешало периодически дурно или просто глупо посмеиваться, мять чужие пальцы и ловить мини-трипы просто от того, что воздух в легких вдруг задел ту или иную частицу обдолбанного мозга.
Вселенная решила сдаться где-то на лестнице. Хоть какое-то освещение в подъезде, не самом отвратительном и почти приличном в этом районе, кстати, добило восприятие с так и не прошедшими размазанными и ставшими радужной блевотой бабочками. Это вызвало такое чувство безысходности, что не в тягость или депрессию, а в принятие и по факту. Сдалась она приблизительно в тот момент, когда одна из двух пар ногу наступила не туда, рука зацепилась не за то перила и не так вовсе. Сдалась не сразу, ребята поймут это не сразу, но что сдалась - это определённо. Какого бы то ни было сильного удара Дик не почувствовал, чай не советские бетонные лестницы, а Америка с её "чем дешевле и заменяемее тем лучше", да и даже если ударился, что и произошло, то все равно не уловил боли. Это как по онемевшей ноге провести - волнами по конечности и покалывания, а никак не "ай". Ну, положение поменялось и почти стало лежа, без скамеек или столбов, и в реакцию разве что снова дурно заржать. Хотя бы потому, что, в самом деле, а где рука? Ещё и какая из, чья и сколько их всего.
- Забыли, - сквозь то ли "хи-хи", то ли испуг, то ли исключительно упоротую философию. - Забыли руку, эту, одну или несколько... В парке. Или в машине. Или... посмотри у ремня, да? Они часто за ремни цепляются и в штаны лезут, - ну, знаете, тут даже не шутка про яйца и член. Тут прямая солидарность про член и яйца, потому что в любой непонятной ситуации руки стоило искать там. А если уже позабыли, то тогда да, тяжко без руки жить.
И тем не менее, подняться удалось. Как-то. Друг за друга, за лестницу, за колени и не отвалившиеся руки. Реальность не перестала медленно пульсировать и кружиться, так и не отойдя из падения, однако добраться да заветной двери с отпечатавшимися на подкорке мозга цифрами получилось: ключи даже подошли, а значит, что хоть что-то в мозгу Дика сработало правильно, и он не мёртв совсем.
Их встретила небольшая квартирка-студия, включавшая основное помещение, угловую кухню и отдельное туалетно-ванное помещение. Не сказать, что чисто: вещей в целом немного, но слишком много для такого размера (ха-ха, шутки), подростковый холостяцкий хаос, но не завалы, не притон. Просто тут в основном Дик спал, иногда пил, иногда приводил девочек, иногда музицировал. За сим всё. В готовку ударялся мало и редко, потому никаких ста сорока специй (скорее три вида пищи быстрого приготовления, обилие бутылок разного содержимого и, кончено же, хлопья; никогда недооцениваете хлопья, это вам Дик как в скором времени приверженец здорового питания скажет).
- Шесть, - нащупав кнопку, юноша привнёс с кромешную темноту не яркий, но-таки свет, - а... зачем мы вообще сюда пришли... - сдавшаяся вселенная потерялась. Что-то там про "претенденцию", или ещё про что, однако оно было слишком далеко, чтобы Дик правда вспомнил (для начала хотя бы запомнил). Но рукой показал, как бы приглашая в духе: "Зачем?.... Well, whatever. Раз пришли".
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon] Мир за закрытой ширмой цветной таблетки трещит по швам, распадается на мелкие кусочки, мозаикой путающиеся под ногами, являет расфокусированному взору незавершённые текстуры, что приходится ждать, пока те, наконец, прогрузятся. Когда вокруг всё пляшет и кружится, всё, что под ногами, в общем-то, посылается за абсолютную черту похуизма. Там под потолками, вон, рыбки плавают, пожирают друг друга да лопаются искрами звёзд за прикрытыми веками, а желеобразная лестница отказывается держать ватные ноги и предательски косится под ними вбок и на пол, встретившись с которым продолжаешь падать. Так кто станет уделять внимание таким мелочам? Ты уже давно не просто наблюдатель за всем этим, ты сам участвуешь в мясорубке мракобесия, улыбаешься, разглядываешь мелькающие перед глазами картинки и тебя совершенно не ебёт. Вообще ничего. Даже чей-то хуй в твоей руке. Ну, с кем не бывает. Похлопай и забудь. Хлопать лучше по плечу. Пока не встал, мол, дружище, ничего личного. Не встал лежащий горе-товарищ, в смысле. Или он стоит? А уже не так важно. Так вот: мир-то и трещит. Внутренний, внешний, собственный и чужой. Всякий да полностью. Хавай, блять, наблюдай и соси. Хотя можно и не сосать. Можно просто ждать, пока таблетка сама растворится.
Мир-то уже накрыло. Картинками, чужой рукой сверху и друг за друга. Зацепись за член, подтянись за плечо и обхвати шею да сыграй в игру «не разбей ебальник о порог». Удачно закончилась, кстати, не углубляясь в подробности о том, как именно они в эту дверь вломились. И как вставляли. Открывали. Что-то там поворачивали в замке. Ключ, кажется. Вставлять, кстати, Уолт помогал, чай картинки перед его глазами кружились, на зелёный, красный и синий расщеплялись, но в одно целое не смешивались. Кажется, в следующий раз стоит спросить, была ли уже таблетка. Потому что если была, то сожри, блять, сам. ЛаВей не против картинок. Шесть, девять или кто он там есть, который падает постоянно, вроде бы, тоже, но тут как: можно и в чужой квартире проснуться. И в другом штате. Даже не соседнем. Или стране. С феей из Диснейленда, ага, но события торопить не будем. Язык немеет всего лишь от первой пластинки, а таки лихо пролетела. Нет, посмотрите внимательнее: зачем они там пришли? Занятие-то всегда найдут, как с креативным Уолтом и чужим языком при взаимодействии с таблеткой.
— Меня больше интересует, — прозвучало откуда-то из пустоты голосом, э, ну, тем, который уже звучал вот так вот во мраке темнейшем, что неволей концентрируешься лишь на нём. А потом прострация, фонари и лестницы. Ёбаный Ад и Чистилище в одном флаконе, уберите это подальше и никогда не снимайте квартиры на этаже выше первого. Можно и под звёздами переночевать, да кто же знал, что подняться до пятого — целая история. Так вот молчание. Ну, когда взгляд уставлен куда-то в стену с размытым спектром тёмной панорамы, глаза слезятся, не моргаешь, а в голове пустота, пропасть, занавес, за которым сцена без актёров. Неслышный щелчок, кажется, тут что-то даже изменилось. Фон светлее стал, что ли. Переменно ярче и с отпечатками-вспышками перед глазами, но реакции на это никакой. Радужки растворились в широких зрачках, взгляд расфокусирован, а потом, о. — Куда мы пришли? — осведомился Уолт, дёргая плечом и стряхивая наваждение. Как там? Текстуры прогрузились, да. — Шестёрка, она ведь как девятка. Только шестёрка. Пере-ре-вёрнутая. А почему шесть?
Нет, этого парня он знает и даже помнит. Хорошо помнит. Отстойно. Или это про поцелуй было... хуй знает (не знает). Взгляд через плечо на другую пошатывающуюся фигуру, застывшую совсем рядом. Сейчас не до деталей, но вместо размытого пятна у собеседника лицо. Тут даже неплохое освещение. Отличать смазанные текстуры, наложенные сверху реальности, от неё самой, кажется, тоже удаётся. Хотя бы хватает, чтобы понять — рядом не иллюзия. Вон, потрогать даже можно. Реалистично очень. И шея, и руки, и растёкшиеся тени под глазами, а ткань проработана столь же натурально, сколь та же, из которой сшита одежда. Трогать за плечи молча и во взаимно поддерживаемой тишине — какого хуя? Шесть, да, шесть. Уолт не исправляет, ибо же завтра они даже не вспомнят. И повода тоже не будет, потому что парня вместе с ним. Был ли кто, не было, оно, о, знаете, явление переменное и очень часто сменяющее друг друга, за сим не имея привычки задерживаться в памяти дольше суток. И то в лучшем случае, вот как сейчас: о том, что он куда-то идёт, ЛаВею напомнила не чужая ладонь в его. И что-то ещё вспомнилось. А, да.
—...потому что ты — девять, — и снова смех. Дурацкий и заразительный, от которого едва ли не пополам сгибает, а перевести дыхание никак не можешь. Звучит как ущербный анекдот, но правда ведь. Девятка. Досталась таки. Жест, приглашающий пройти, проигнорирован не был: Уолт проходит, снова слегка зависнув у двери. И что-то вспоминает. Потерявшуюся вторую часть цифры, да. Приходится вновь отыскать фигуру взглядом — здесь. Уолт щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить, но в голову лезет лишь несусветный бред. Что, впрочем, не отменяет того, что его можно озвучить. — Ты хотел девятку, э-э, поцелуи? — точно. Да. Что с ними делать? Деликатный теперь, значит, вопрос: нахуя? Он хотел полизаться с парнями? Нихуя. Но сказал же. Напомнил о нужном. Он умеет, обращайтесь.
Отредактировано Walt LaVey (Ср, 1 Май 2019 22:14)
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]Смех вызывает смех ответный, аки дурачин без причин, но да важно ли хоть сколько? Одной рукой жизнь укорачивают, второй продлевают, итоговое число не меняется, все довольны, время остановилось. И, наверное, только ощущения вроде смеха, тупого и глухого, звонкого и умного, какого угодно, только лишь бы не внутреннего - это то единственное, что отзывалось в реальности абсолютно правильно, т.е. как имелось в самом деле и никак не искажалось. А дальше, втрое, правда, не сгибаясь, он прошёл в кухню-стенку студии, совершенно без причины (снова) и просто следуя некоторому паттерну привычки да поведения, как оно случалось каждый раз, когда возвращался домой с работы или whatever. Почти подсознательное: когда мозг не очень помнил, зачем вернулся сюда и что намеревался делать, то бессознательное брало вверх, предоставляя базовые, искомые варианты. И наиболее простые с учётом состояния. Потому, успокаиваясь как-то глухо и постепенно, юноша проследовал к чайнику, налил его, отмечая далёкий пульсирующий шум воды, поставил чайник, что тоже загудел, и завис. Потому что незнакомец... а, да, незнакомец. По-прежнему был здесь, что-то говорил, от него смех и пошёл, и вообще-то явно знал, зачем они тут. Ну, по крайней мере Дик в это свято поверил. Надо же во что-то верить, да ещё и свято, ну. Блажен тот, кто верит.
- "Девятка" в качестве одного из чисел нум... мерологи-ическ'го ядр'а... не претендует на то, что понимает Цель Творения, - пластинка всплыла и заиграла в ответ на "девять", повторённое тем-самым Голосом, тем самым забрасывая в память и пытаясь собрать крупицы хронологии и причины чего-то почти важного, что нагло и с пристрастием сжирала кислота, лишая память линейности и целостности. Дробила, так сказать, но не как соседи перфораторам, - но всё "кончится хорошо", - да, на целую речь его не хватило, потому что это как-то... ну, в его голове звучало полностью, прямо с картинкой из ТВ, звуком оттуда же, ну, знаете, словно бы то событие 5+летней давности повторялось сейчас, и Уолкер сидел на диване, и снова слушал то что там слушали, подобно начитке какого пастора в церкви... - Все мы идём, чтобы куда-то придти, и если тебе рады там, куда ты пришёл, то не имеет значения, куда именно, - как-то вдруг почти серьёзно, очень, очень, ОЧЕНЬ загадочно и немного повернув голову к гостю (до этого гипнотизировал чайник прямо так), лицо оказалось в профиль, взгляд прищурен, потому что фокус-концентрация и разгон самых лишних среди просто лишних цветов и наслоений. Они убили несколько часов на дорогу, наверное, потому треть треп-пути за спиной, ну... Дик не знал точно, не судил, итоговое-потреблённое-вмазанное не считал за неимением данных, вообще мысль не важная. Вы лучше посмотрите, как его голос звучал. Послушайте, вернее. Вот прямо несмотря на периодически заплетавшийся язык и своеобразную вечную около-внятность речи как таковой, да конкретно ныне очень неторопливое, растянутое шершаво-бархатное произношение.
- При написании числа "восемь" в цифриа... цифровом формате, шесть и девять станут зеркальными отражениями друг-друга при... убирании одной палочки, - как-то войдя во внутренний ступор и выпав из внешнего мира выдал на автомате и может быть к месту, а может быть нет, как бы продолжая тему и глядя ни то на Шесть, ни то просто туда, где тот прежде стоял. - Знаешь, чтобы обычно не то... не чтобы обычно я приводил куда-то к себе, чтобы целоваться с парнями, - оп, переключение, мозг-то поди всю информацию прекрасно воспринимал и лишь выдал порционно, так сказать, чтобы хватало на всё что надо и продолжало ни то цирк, ни то произведение кислотного искусства, - вообще-то... никогда, если точно, - кивок, ещё, и ещё. В голове клац-клац, след от вертолёта в пространстве. Затормозил, чтобы вернулось равновесие.
- А знаешь, почему восемь? Потому что ты спрашивал, как будет без таблетки, а если таблетка есть, то мы не узнаем, как без неё, а значит это минус один... минус один девять будет восемь... а восемь - это отражение девяти и шести, если их друг на друга наложить... ты понимаешь? - снова чайник привлекал к себе внимание, почти пугающе и почти панически, потому Дик решился игнорировать присутствие зловещего чайника и заместо того в несколько шагов подойти к Шести. - Это очень, очень важно. Сильно важно. Тебе надо бы понимать, - буквально шёпотом.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon]Если заранее не придавать особого значения ничему из происходящего вокруг, не возводя в абсолют все сказанные фразы и действия, а воспринимать их как нечто безусловное и не зависящее от каких-либо условий и отношений, то получается, что невозможно априори и заранее потеряться в догадках и домыслах. Рядом просто «кто-то» — Девятка, — и к чему трахать себе этим мозги, если всё равно отчего-то смешно и голову кружит, перед глазами картинка на три части расщепляется, а в центре композиции есть один голос. Не собственный внутренний, хотя в подобной ситуации слишком легко спутать со своим, но уже оставивший в памяти свой яркий отпечаток. На мир Уолт смотрит сквозь размытую призму, в центре которого есть сфокусированный участок, отвлекающий голосом всё внимание на себя. И идти за ним можно, потому что тот откуда-то знакомый и блядский. Просто блядский. С вереницей рассуждений о чём-то плохо воспринимаемом и проходящим сквозь свою искажённую призму, искривляющую пространство и посторонние звуки. Кроме голоса. Тот в голове всё-таки задержится, взывая к необходимости сконцентрировать внимание на чём-то конкретном. На чём? О, приходится заглянуть глубже сквозь это крохотное отверстие чётких границ, с трудом пропускающих в реальность. Там, за этими стенками, есть другие незнакомые стены с четырьмя углами в небольшой квартирке-студии, его собеседник, голос, который дай боже что не забыть, и лампы, распространяющие мягкое освещение. Такое, когда по глазам не бьёт.
Уолт всё ещё может рассуждать, как в состоянии ответить словами или действиями. Таким же спутанным языком, хотя и чуть менее заплетающимся, чем второй. Почти сливались воедино, путаясь, но оставаясь различимым, чётким, проникающим внутрь черепной коробки и задерживаясь там и, о, тот какой-то бархатный даже. Ну, реально ничё такой, он бы сказал. И собеседник, кажется, тоже, хотя принялся пороть трижды дохлую лошадь. Нумерологическое ядро, в смысле. И потом как, ну: «мы рады, что сюда пришли». По дороге никто никого не переехал, а путь по магистрали хоть и поимел в глаза, но всё-таки. А? Как? Ему рады? Очень взаимно, спасибо, что без случайных смертей и красивых украшений в виде хитрых петель на шее. А потому, ну, обязательно разглядит, что Девятка-то, о, просто чудо!
— Это показатели, дающие описание характеристик. Они всегда прот-т-тиворечат друг другу... в той или иной степени, — подождите, мысль сложная, её нужно подвести. Одна рука ложится на чужое плечо с негромким хлопком по нему; вторая, с выставленным указательным пальцем, маячит где-то близ лица. Фигура не то ли рядом шатается, то ли вокруг неё всё кружится вместе со второй. — Для многих числа имеют символическое значение, они отражают что-то и... — Уолт остановился, прищурившись, перевел на собеседника взгляд исподлобья. — ...что за хуйня? — это он о чайнике? — Если в данной ситуации я — шесть, как гексаграмма, — нет, показалось, но почему она? — тогда ты тоже противоречишь себе, если не приглашаешь, но я тут. Иначе зачем?
— Важно, — бесспорно. — Да, — несомненно. — Что-то там про ядра, — о, правда? — Но нахуй ядра, — чёртов крученыховский ад, в котором не разобраться. Там где-то чайник отвлекает на себя всё внимание за едва различимым шёпотом чего-то очень важного, что ЛаВей должен понять. Чужие плечи, о, опора неплохая. Особенно когда двумя руками сразу, а потому вслед за первой пристроилась и вторая. Дабы наверняка. Господи. Так вот для того и не следует искать логические хвосты, чтобы за них зацепиться — это едва ли необходимость, когда и без того всё понятно. Ладно, восьмёрка ещё не нашлась. Уолт несильно встряхивает парня за плечи, слегка склоняя корпус вперёд и заглядывая ему в глаза, чтобы убедиться, что все хоть и не дома, но не подохли, пока не было. Почему ебёт — вопрос интересный, можно пофилософствовать, чай Уолт любитель, но только если как-нибудь в горизонтальном положении, иначе расфокус такой, что хочется, опять же, просто лечь. И покурить. Да. Это важно. Даже сильнее всего прочего. Чайник почти не отвлекал. Точнее как. Если помнить, что это именно чайник, то и тревожности тоже никакой, пусть он только сам выключится. Нужно просто изредка напоминать себе об этом в качестве острой необходимости, а потом забить. Знаете, ну, вот сейчас если тревожность, то не за блядский чайник. А две таблетки, всё-таки, почти слишком. Нет, такие мероприятия иногда забавные, чтобы «по фану», но если учитывать всё минувшее, то целоваться лучше без таблеток. Иначе может произойти обмен не только слюнями да наркотой, а это, скажем, картина не самая приятная. Не когда ты принимаешь в ней своё участие.
Отредактировано Walt LaVey (Ср, 1 Май 2019 22:15)
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]- Иначе зачем... - пробормотал Дик, скорее даже едва перебирая губами повторил. Нет, вы подумайте просто: в самом деле, зачем? Если Шесть сказал, что дело было в поцелуе, и что-то такое кажется в самом деле имело место прежде, как где-то там подсказывало в памяти, то наверное в том имелась причина, мотивация, некий якорь, который ему просто необходим. Рад-не рад, ждали-не-ждали в гостях и гости ли это вообще - оно уже второе, должно решиться после. Все мысли Дика сфокусированы на этом, на необходимости, самоцели, цели и этапах, и он буквально весь ушёл в это, путая нити, закручивая и пытаясь если не придать им форму, то хотя бы намотать вокруг локтя, так сказать, чтобы после стянуть. Думал и пытался выстроить что-то внятно-вменяемое настолько интенсивно и с пристрастием, что даже вспомнил - целую вечность назад было - оценочную систему от девяти до шести, и теперь, если исходить из минус один равно восемь, всё поменялось, и снова стало от шести до девяти. А коли всё закрутилось вокруг чисел, то нужно решить формулу и рискнуть поставить в ней точку, финальный ответ. Чтобы мысль ушла, зафиксировалась, дала место другим.
А ещё чужие руки на плечах. Это заставило Уолкера то ли покачиваться едва туда-сюда, то ли замереть, то ли впасть буквально в панику, ибо...
А там ещё и щелчок этого чёртового чайника... Дик готов поклясться, что чуть не умер от ужаса, когда это случилось, и голова его изнутри буквально раскололась: с одной стороны это "иначе зачем" да руки, так или иначе сдержавшие тяну завалиться в сторону, а с другой буквально физическое ощущение того, как чайник смотрел на него, как щурился, как имел жестокие планы, прожигал спину, готов был слезть с поверхности, облить и преследовать до конца дней. Всё ощущалось настолько реально и нереально одновременно, настолько параноидально, но при том пробирающе до костей ужаса и паники, что радужные пятна, отслаивания элементов внешнего мира и наслоения отпечатков потерялись, уступая место внутреннему экрану, что был настолько чёток, поступающ, ненавязчив и при том ощущаем, что буквально... не поворачиваться, убраться. Выключить часть мозга, доставить точку, разъебашить, а потом решить, что делать...
А ещё Дик прекрасно помнил, как на втором своём знакомстве с кислотой словил бэд (но не дэд!) трип, и как долго его, кажется, было тогда четырнадцать, с неделю то тут, то там поджидали настигать параноидальные вспышки. Удивительно, что после того опыта и обилия выбора именно ЛСД оставался его фаворитом, и всё же... Вот как-то так оно начиналось прежде, и отчего-то казалось, что юноша в силах взять всё в свои руки. В конце-то концов, помимо хооррор-чайника в его разуме застряло и иное, совсем не хоррор. Хорошо, ладно. Зачем иначе? Иначе незачем - всё на поверхности, руками прощупывалось лучше воздуха, осязаемо от и до, опиралось о плечи и являлось, следовательно, настоящим.
Почти аккуратно чужие руки, ставшие знакомыми, но памятными только на бессознательном уровне, скинуты-стянуты по своих плеч, ибо нечего опираться, вообще-то, чай в плинтус не вжать, не смазать да не вдолбить. Мешало немного. Потому в последствии - видит Бог, Сатана и Пресвятой Подвяз, Шесть сам наклонился и стал лицом, а не пятном в других пятнах и отслойках масок, и очень (более чем) отчётлив, даже больше прежнего - прошелся обеими руками по его щекам, заводя их к затылку, вот так вот сквозь тёмные (не очень чистые) волосы. По ощущениям лаоням и пальцам сейчас терялось и таяло, потому рассчитывал свои действия так себе, с математикой нынче разве что в нумерологичексом эквиваленте. Когда обе руки оказались чуть выше затылка, собрал их почти в замок сзади и потянул к себе ещё поближе, как и сам подтянулся, даже умудрившись (пока что) не шлёпнуться на полу-носочках своих несчастных кроссовок, собрав все остатки (сколько их, хо-хо, не недооценивайте!) координации вот прямо здесь и сейчас. Чайник очень подогревал не терять их, да. После того ватно, влажно-приятными покалываниями как на восприятие со стороны Дика, поверхностно коснулся чужих губ, лизнув их кончиком языка. Чтобы почувствовалась влажность, прежде чем поцелуй станет более... скользящим и проникающим. Вы же понимаете, да, даже если вот такие неправильные слова использовать? Или нет? Главное только не оборачиваться, до тошноты, и только чтобы чайник более не делал "щёлк". Дик точно дух испустит. Зачем вообще включил, зачем вообще купил. Благо, что фокус - вроде как - на ином занятии.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon]Они тут вдвоём, в такт кружащемуся пространству вокруг них, качаются подобно волнам. При том придерживают друг друга, хотя, кажется, упадёшь или нет, так перестанут пытаться сохранить и без того к чертям потерянное равновесие. С обеими руками на чужих плечах должно быть несколько более устойчиво, а по итогу, о, они тут снова принимаются пороть какую-то ересь про ядра и числа — про них что-то как ёбаный отче наш повторяют, Уолт знает. Ещё крест поцелуй, к мощам приложись да цифры наконец, блять, сложи, чтобы без всей этой около-романтично-философской хуйни. Не скажешь, что ЛаВею не нравилось, скорее... не каждого от двух таблеток вставляло в нужную сторону. А может и общее настроение виновато, предшествующее сему, скажем так, «до». Там какие-то анонимные целовашки были, которые уже давно не анонимные, да и вообще они теперь достаточно далеко от студии и зачем-то вот тут вместе оказались. Все эти мероприятия лишь одним отличались так особенно: хуёвые организаторы, коли вот так. И мило-романтично-ванильные речи можно и за дверью оставить, спасибо. Хотя зачем они пришли? За вот этим всем? Упаси Господи! А, о, вы смотрите, а чудеса всё-таки может сотворить даже одна синтетическая таблетка на чужом языке. Вдарило так, что не стой, но уже давно падай. И чай отвращения это всё не вызывало, оправдываясь простым «по фану» и «как нехуй делать», то продолжат и закончат с девятками и шестёрками, раз вспомнили о поцелуях — здесь примерно тот случай, когда не успеваешь за своим отлично работающим языком.
Чужие пальцы виноградной лозой оплетаются вокруг собственных запястий; зачем-то обхватывают их, а потом скидывают с плеч, и руки снова без применения болтаются где-то вдоль туловища. В таком порядке, да. Очень нервный чайник и не менее встревоженный (чайником) юноша, где первый выключается, а второй врубается. Кажется, что тот даже не иллюзия, таившаяся в миражах собственного сознания, которое вызывало галлюцинацию очень реалистичного и вполне себе живого парня, имени которого он не знает, но которого, кажется, в ответ пора бы и Девяткой назвать. Так и продолжай стоять, покачивайся, то и дело сталкиваясь с чужим телом, как металлические шарики маятника, ударяющиеся друг о друга, да жди чего-то. Ан нет, всё к одному и шло.
Перед Уолтом теперь маячит не размытый смазанный блинчик без имени и голоса, а вполне себе знакомое лицо. Можно даже попытаться рассмотреть его внимательнее, но в покрасневших белках глаз — о, да ладно — нихуя ему там не читалось. Просто полопавшиеся сосуды и затуманенный взор, ежели эффект от искрящей на языке таблетки, всё-таки, обычно остаётся не на полчаса. И чайник сейчас далёк и маловажен, и даже вот что-то там с волосами на затылке и заведёнными за шею руками. Тысячи вариаций, а он ЛаВея к себе притянуть решил. От неожиданности так можно и наебнуться. Не просто на пол, а сверху, да; необычно как-нибудь, скажем. Никто, на счастье обоих, никуда так и не завалился, а потому и не было причин к чему-то иному, ибо, как неоднократно повторили оба, «иначе зачем». Ладно. Возможно, что это даже не так плохо, как показалось изначально. Оценки выставлять теперь не нужно (можно тактично промолчать). Камер здесь не было, глаза не завязаны, а всё-таки прикрыты. Свободная ладонь касается спины, задерживаясь у легко прощупывающихся позвонков, скользит выше и где-то между лопатками. А губы, ну, губы сухие, прокуренные, и всё почти такое же, только без таблетки на языке, но с языками и всем вот этим. Кажется, они оба владели одним интересным навыком довольно хорошо. Не про поцелуи, ну, но о прикосновениях в действительно нужный момент, когда на порог не налететь да на лестнице не растянуться, а за член подержаться можно. Это всегда пожалуйста. Словом, один взгляд или прикосновение, и они абсолютно точно знали, хули надо. Даже не зная друг друга полностью и, чёрт возьми, будучи знакомыми меньше суток. Как говорится, в этой жизни нужно найти человека, с которым молчание может сойти за красноречивую беседу. Этакое единение душ, мол, на, подержись. Вот ещё плечо есть. А нет, с плеч скинул, не любитель. Но что именно юноша всё же отметил в любом из жестов, раз всё-таки притянулся ближе да в поцелуй утянул, оно уже на его несуществующей совести. Решить эту логическую задачку Уолту было не по силам.
— Шесть от девяти, где шесть — предел, — вот прямо так. Несколько вальяжно, в своей привычной манере, когда ЛаВей как-то странно прижимается губами к виску, скалясь и посмеиваясь, но всё-таки отлепляется от чужого тела. Оно почти как всплывающим перед глазами флешбеком. Ещё не хватало вновь опустить руку, снова коснуться да с совершенно дегенеративной улыбкой вспомнить то, насколько и кто у них там твёрдый.
Отредактировано Walt LaVey (Ср, 1 Май 2019 22:15)
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]А у Дика другая математика. Для него схема от "девяти до шести" с пределом в первом устарела, потому что ударилась о восьмёрку и тем самым изменилась, обернулась назад, от шести к девяти, но не с невозможностью достигнуть девятки, потому что минус один - таблетка - будет восемь. Шесть же, напротив, так и взаимодействовал с Девяткой, как минимум проигнорировав и восемь, и наложение шести на девятку, чтобы получить это число бесконечности (а, между прочим, очень эротично, буквально сексуальный подтекст, вы не находите?). И в этом критичность, очень сильная. Непонятно, почему и в чём именно, но вы разве не понимаете? Две совершенно разные, несовместимые оценки, построенные на одних и тех же завитушках!
Но суть вообще в другом. Такие ситуации, знаете, имеют только три исхода: секс, не секс и новый поцелуй (до тех пор, пока, снова, не секс или секс). И такие слова как гетеросексуальность, религия, обет и вот это всё - они значения не имеют, потому что молодость, чтоб её, время экспериментов и практик, никто не осудит! И, наверное, в подобных знакомствах, состояниях и ситуациях - лучше секса всё-таки ничего не придумаешь. У Шести резинка при себе, у Девяти при себе тоже всегда, потому что то единственное, чему научила жизнь, блядь, в своём уместном и разумном использовании. Потому стоило бы, стоило бы. Но знаете, что ещё неизменно оставалось всё тут же? Чайник. Ебучий чайник. Гребаный чайник. Дегенеративный чайник. Чайник стрёмный, пугающий, пристальный и в пизду напрягающий даже расслабленный общим состоянием анус.
Чужие губы-лицо-что-там у виска, руки коснулись, опять-таки, чужих, и Дика буквально осенило.
- Надо от лишнего избавиться, - выдал он вдруг с загадочной уверенностью, а может и прозрением. - Или нет, - покачал головой и отшатнулся от гостя, запустил руку в свои волосы и растрепал их, выдохнув глубоко, но беззвучно. - Он же позовёт соплеменников и... их станет много. Не выстоять, не победить, не одолеть, - покивал сначала сам себе, а потом не вникавшему Шесть. Но юношу-то правда не в чем было винить: из двух идей фикс осталась только одна, потому что пункт с поцелуем как бы до точки доведён, да, а чайник оставался неизменен. Всё таращился, всё смотрел, всё угрожал, давил в спину и вообще ничего хорошего не предвещал. Это, знаете, почти как на глазах у левых людей (хуже - родителей соседских приятелей!) в гараже сексом заниматься, коли уж мы спустили всё до самого понятного человечеству градуса что описания, что... наиболее естественного исхода в сложившихся обстоятельствах. - Терпеть не могу чайники. Сразу видно, что их не французы придумали, - как-то торопливо, хоть и мало разборчиво, пробормотал парень не то себе, не то гостю, а там и принялся расстёгивать свою тонкую верхнюю рубашку, оставаясь лишь в майке. Для того, чтобы после снять и, подкравшись, накинуть вещь на чайник, сложив поверх дважды. Затем принялся искать что-то, наткнувшись на провод - его торопливо вытащил, совсем обмотал чайник в "кокон", следом в раковину вообще скинул, а после сполз на корточки по тумбе-столу, буквально коленями в пол упершись, а подбородком на кухонной поверхности устроившись. То ли наблюдал, то ли и вторая мысль отпустила, а потому в голове пустота осталась за неимением цели, то ли в прострацию впал, то ли у видел что-то, чего не было вовсе. Каждый из вариантов являлся, впрочем, правдой. Выделялось среди всего разве что ощущение подкатывавшей тошноты, чужой привкус во рту и пульсировавшее мерцание перед глазами. И то ли спокойствие поверх паники, то ли паника поверх спокойствия - тоже вполне себе терамису. Кислота, чёрт подери, непредсказуемая даже для тех, кто used to.
- Шесть, время всё решит, - так и не отрывая подбородка чуть склонил голову, словно бы от такого должно быть лучше слышно. - Пока оно решает, ты... располагайся. А я просмоут... прослеу-жу, чтобы он не того, ну, самого. Не ку-кухнул, - потянулся в карман за сигаретой, нащупал, а после повернулся спиной к столешнице (о неё же облокотившись) и, с концами съехав на пол, вытянул ноги перед собой, принявшись разжигать сигарету. - Душ, кровать, пол, окно, где угодно, - громко сказал, почти прокричал, на самом деле, потому что глаз на гостя не поднимал, уставив их на огонь. О, вам лучше не знать, сколько и каких цветов он видел пламя, что-как оно вырисовывало и насколько странно ощущалось в руках. Поди несерьёзно, таким не обжечься, да? Упс. Ну, до свадьбы заживёт, а нынче и не чувствуется.
[icon]http://s5.uploads.ru/hOdgN.jpg[/icon]Друг от друга они отшатнулись почти одновременно. Синхронно как-то даже, отрываясь от губ, висков, рук и тел, более не соприкасаясь ни с одной из их частей, будь то запястья, ноги или ещё тысяча вариантов, за что там только можно ухватиться у уже целую пару часов как знакомого товарища. Обычно подобные знакомства на том и заканчивались, достигая своего пика ещё через несколько десятков минут, но да не критично. За окном вот, кажется, почти узнаваемый пейзаж. Или наоборот — едва различимый и совсем незнакомый, но такое всегда бывает, если некоторое время назад шипящей витаминкой на основании языка искрила кислота, заставившая голову наполниться приятной тяжестью. Вернёмся к видам за окном и почти блаженному взгляду, уставленному во всё то же стекло. И не столь важно, что обычно их было два. Небо за ним ничуть не другое, в темноте горят всё те же огни, но они теперь подвижные, разных форм и диаметров. Как вчера и вообще всегда. За самым узнаваемым ЛаВеем окном где-то в Огайо или Канаде. Вне всякой зависимости от местоположения — вспышки идентичны друг другу. Или они ближе мелькают где-то прямо перед покрасневшими глазами, но да не суть важно. Вообще нет. Показательно похуй. Ему бы вспомнить о своей пошатывающейся тушке, дабы удержаться на ногах да так никуда и не завалиться, обратить внимание на чудовищный для Девяти чайник, который, очевидно, столь же сильно волновал незнакомца рядом, сколь Уолту, вспомните, было похуй. Нет, он правда всё видит.
«Убрать лишнее» — учитывая то, как лихорадочно быстро Девять старался поскорее стянуть с себя рубашку, вынимая пуговицы из петель своими непослушными пальцами, задачу свою, очевидно, он выполнил не до конца. А коли они оба здесь — Шесть и Девять, как ебаное дополнение друг друга к бесконечной восьмёрке, которой без единственного элемента так и не получится, то уже нет двух вариантов на выбор. Есть только тот, который «да». Как и с поцелуем — выполненной задачей, — так и здесь. От чайника, очевидно, юноша был в ужасе. Уолт почти видит, как чуть покатую спину, спрятанную майкой, прошибает знобящей дрожью. Майка. Точно. Любой ценой, коли из «лишнего», исходя из некоего подобия логики, на нём оставался только этот предмет одежды. Определённо нельзя не заметить, когда кого-то рядом с тобой так сильно волнует зловещий чайник, и как его к нему дёрнуло тоже, что в ответ можно даже похлопать. Это как взять на руки паука, если — внезапно — страдаешь арахнофобией, а ещё сразу в дрожь от одной только мысли бросают. Членистоногие. Ужасно. Замечает. И давно пора бы подойти, ежели вдруг откинется случайно, но не похуй — снова — ли. Ай, ладно. Уолт и похлопал бы, если удастся попасть ладонью на ладонь. Пока получается только упереться обеими руками о столешницу да склониться над раковиной, скептично осматривая виновника торжества. Такой ужас в глазах вызывала майка? Вскипевший чайник? Горячая вода? Нет, вылить воду и налить туда холодной прямо из раковины, оно, разумеется, можно. Даже стоит того, дабы уж наверняка, но суть в другом и:
— ...а лишний здесь...? — его, кажется, не слышат. ЛаВей даже почти дёргается назад, когда где-то чуть ниже во всё горло кричат что-то про пол, окно и душ. Он уже съехал коленями в пол, пристроив руки на столешнице и несильно давя подбородком на одно из запястий сложенных на тумбе рук, чтобы задержаться да не упасть, засмотревшись на медленно ударяющиеся о раковину капли воды, что без остановки барабанили по металлической поверхности через не до конца закрытый кран, глухо отзываясь в черепной коробке. Очень залипательно. Не теряя своего шарма и обладая своеобразным гипнотическим свойством открытого крана. Но коли вода теперь в чайнике холодная, вскоре приходится вновь потерять и опору, и сместить фокус на всё того же юношу во всё той же майке. Взгляд скосился куда-то вниз, к источнику крика. Нет, он, кажется, слишком далеко да уже за гранью сего мира, а потому едва ли надейся найтись с ответом.
В списке потенциальных виновников находилась и майка, а вот ножниц вокруг не нашлось. Только не самый острый нож в одном из выдвижных ящиков в тумбочке. В подобных ситуациях может очень пригодиться, даже если руки плохо слушаются и ткань сдаваться не хочет. Фокус съехал на ладони с зажатой в одной из них рукояткой ножа, не поднимая взгляд к лицу даже после того, как Уолт практически пристроился сверху чужих ног. Сначала колени просто в пол упирались, спустя некоторое время подобное положение показалось слишком некомфортным в сочетании с почти живущими своей жизнью руками. Майка не поддавалась. Чёртова майка, она даже страшнее чайника, когда вопрос касается жизни и смерти. Нож, если получилось вспороть ткань, уже не нужен, что теперь он откинут куда-то в сторону, а о благополучном приземлении их осведомил характерный удар металла о поверхность пола. Там дело за малым — разорвать ткань, нити которой трещат только так, да стянуть её, чтобы не мешала и уже забытым тряпьем делась где-нибудь там, наконец перестав волновать любого из них. Кажется, упоминали пункт «располагайся где угодно». Нет, всё-таки комфортнее рядом у тумбы, но никак не на чужих ногах. Если, конечно, внезапно не вспыхнет искра какая, что незаметно могла прожечь ткань, задымившись. Если.
Отредактировано Walt LaVey (Ср, 1 Май 2019 22:16)
[icon]http://s7.uploads.ru/fJLwV.jpg[/icon]Огонь детям не игрушка, не зря ведь говорят. Особенно если дети так себе контролируют собственные конечности, будучи мозгами не очень далёкими, а еще под кислотой. И после работы (или поездки с гробом), да в ночи, да с сомнительными то ли моральными устоями, то ли сексуальной ориентацией, то ли с ориентиром по жизни в принципе. В общем, это к тому, что помните про зажигалку. Помните так, как этого не сделал Дик, и как это красочно проигнорировал Шесть.
Юноша вообще не понял, что происходило. Вот правда, искренне не понял, и даже не потому, что кислота немного затормаживала мыслительную часть мозга, попутно с тем размазывая и в хлам разнося реальность как единый и чётко-сложившийся элемент. Оно же на самом деле непонятно. Немного подпалил себе пальцы, что теперь пекли чуть, но что терялось из-за состояния, залипал на огонь, успокаивался от холодного пота-тихого ужаса, вызванного побеждённым чайником (больше в студии их не было, хотя что-то подсказывало, что за дверью в ванную может скрываться целый склад других чайников, Дик почти готов поклясться, что помнил, как ему доставляли коробки и он под эгидой ужаса и давления аккуратно расставлял их высоченными колоннами почти до потолка, так, что только до сральника и пройти). Никого не трогал, ощущал пятой точкой пол и, в общем-то, гостя не выгонял. А здесь настолько удивился да не понял, что большой палец с колёсика зажигалки даже съехал, тем самым перекрыв выход газа и огонь как таковой. Потому что... хуя какого? Не маленького, скажем, но, блядь, да, какого хуя?
Выпучил глаза, просто не понимая, очумело и даже рот чуть приоткрыв в желании чего-то сказать, да как-то от негодования и обилия вопросов ничего так и не нашлось, застряло у горла, а там и вовсе потерялось. Так же после и закрылся, ничего не сумев отыскать. Только ногами пошевелил да с опаской уставился но нож, замерев, застыв и думая над тем, насколько это всё реальное. Ну, тяжесть в ногах-то настоящая, и кашлять прямо охота от обилия ужасов кругом, и волосы Шесть (вау, оказывается, у него были волосы! ещё и длиннющие!) - чёрные, недобрые. Панически хотелось шевелить пальцами, что и сделал, потому что больше ничего делать не хотелось - залечь змеёй на дно и лежать, притвориться тумбочкой, и даже на остатки майки не глядеть, и на холод тоже, что непременно наступит от отсутствия всякой части верхней одежды.
А что, если Шесть - маньяк? Или агент чайника? Или ещё чего похуже? Здесь полагается быть шутке про гомосексуалиста, но, com'on, мы же в Америке XXI, it's ok ti be гей. Короче, темнота друг молодёжи, как и сомнительные знакомства, водка, виски и аккуратное (нет) нарушение законов.
- FUCK! OH MY...! - непонятно, в какой именно момент палец вернулся обратно к колёсику зажигалки, да не просто вернулся, так ещё и сработал. И, пожалуй, замедленная реакция - чтобы понять, что пламя горячее, вообще-то настоящее, тоже сыграла своё. Но, конечно, отдельное спасибо состоянию загрязнения тёмных волос Шесть: жир не позволял гореть им молниеносно быстро, как это обычно случалось. Потому, заподозрив, что огонь вместо морды (или где-то в её районе) - это не здорово (Малышева, привет), он что имелось реакции, паники и охуения (неизменно не понимая, что это всё блядь, за что и для чего), вскочил на ноги. Издавая звуки неразборчивые, странные, и то ли в его голове, то ли на самом деле, полез в раковину, принялся тянуть рубашку, да рубашка же поверх чайника... короче, чуть не откинулся от соприкосновения с чайником, но время не ждало, потому, героически несколько секунд повозившись с этим ебучим дерьмом дарк-сайда начальной триповости, рухнул обратно. Ну, т.е. на пол. Ну, т.е. к Шесть. Т.е, вообще-то, подхватил того за грудки, повалил на спину, закинул рубашку на голову (прямо на морду, на волосы, короче на всё). Сам устроился сверху и принялся руками туда-сюда, туда-сюда по морде, чтобы влажной рубашкой нахуй всё потушить. Зажигалка, благо, где-то потеряться успела, как и нож. А там, знаете, руки на рубашке поверх так и задержал. Нет, так-то конечно не задохнуться, хотя Шести, наверное, и стремновато блядь в этом непонятном пиздеце ещё больше, чем Дику, но всё-таки.
С несколько секунд (окей, с полминуты) пробыв в подобном положении и чувствуя, как сердце лениво готово откинуться вон, а вместе с ним и координация, и непонимание тотального анти-понимания происходящего, но зато пугающего (и самую малость садо-мазохистически весёлого), он с покерфейсом, исключительно мёртвым внутри, т.е. познавшим дзен, поднял тряпку, т.е. рубашку, с чужого лица под собой. Медленно. Важно. Так, словно ничего не случилось. Ничего и не случилось ведь? Просто прежде обнаруженная вдруг чернота волос стала непропорциональной, асимметричной и не такой длинной. А ещё воняло жжёным.
Так себе из Дика пожарник вышел бы, конечно.
Вы здесь » Silent Grave » Restricted zone » Осторожно, взлiтаем
